От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Политический либерализм, индивидуальная свобода, многопартийная система отвергались теорией и практикой и коммунизма, и ислама. Для советских и местных коммунистов «буржуазная демократия» означала диктатуру буржуазии через избирательные урны и с помощью манипулирования общественным мнением, свободу эксплуатации человека человеком. Исламу был чужд принцип признания права механического большинства на решение судеб общества путем голосования, так как исламское общество выработало принцип «иджма» – согласованного мнения членов мусульманской общины. Кроме того, даже если некоторые представители новой, модернизирующейся элиты признавали достоинства западной демократии, они считали многие ее атрибуты и институты на ближайшее время роскошью для отсталого общества. Но главным политическим и эмоциональным аргументом против западной демократии была сама политика западных держав, вчерашних колонизаторов, сегодня доминирующей экономической и информационной силы. Проповедуя либерализм и демократию, Запад стремился сохранить большие части исламского мира под своим господством, прежде всего экономическим, но в ряде случаев политическим и военным. Это дискредитировало и продолжает дискредитировать либеральные политические ценности в глазах многих мусульман.

Само понятие «свобода» по-разному трактуется в рамках западной либеральной системы, коммунистической системы и мусульманского общества. Слово «свобода» («хуррия») означало для мусульман юридическое состояние, противоположное рабству, для коммунистов – «свободу» от эксплуатации.

Ислам и коммунизм подчиняют индивидуума коллективу, группе, общине, государству. Воля Аллаха, интерпретируемая улемами и применяемая политической властью, определяет поведение человека в обществе, его права и обязанности. Но права существуют не индивидуально, а как права части целого – малой или большой группы, общины. Права и свободы индивидуума в западном либеральном понимании чужды мусульманской концепции взаимоотношений человека и общества. Коммунист также видит отдельно взятого индивидуума, подчиненного слепой воле общественного развития, экономический детерминизм (развитие производительных сил) предопределяет (хотя и «в конечном счете») судьбу общественных отношений, в котором отдельный человек – лишь песчинка, клеточка, атом, лишенный самостоятельной воли.

Марксизм отрицает частную собственность как причину всех общественных бед, теоретики исламской политической и экономической мысли стремятся ограничить сферу ее применения, и в этом две взаимоисключающие идеологические системы совпадают. В политической практике, несмотря на их тотальную несовместимость, эта близость взглядов открывала возможности взаимопонимания и совместных действий на внутреннем уровне между коммунистическими и марксиствующими партиями и исламскими политическими организациями и на международном уровне между СССР, другими членами тогдашнего социалистического содружества и государствами, воспринявшими воинственный, политизированный ислам в качестве государственной идеологии.

Внутри отдельных стран сотрудничество, как правило, прекращалось после победы исламистов, которые просто не могли терпеть существования других политических партий, особенно марксистских или марксиствующих. Однако реалии международной жизни предопределяли сотрудничество между СССР и мусульманскими государствами, будь то фундаменталистский шиитский Иран или традиционалистская «ваххабитская» Саудовская Аравия.

Волна мусульманского фундаментализма оказалась неожиданной и для Советского Союза, и для Запада. СССР оказался неспособен воспользоваться новым типом антизападных настроений. В отличие от «антиимпериалистического» национализма исламский фундаментализм не смог быть союзником СССР. Он наносил удары по западным позициям просто потому, что они были обширнее и сильнее на Ближнем и Среднем Востоке, чем советские позиции. Но по своей сути он нес не меньший, если не больший, антисоветский, антикоммунистический заряд.

Отказ СССР от конфронтации с Западом сделал невозможным его сотрудничество с воинствующими антизападными режимами, со всеми «антиимпериалистическими» политическими течениями самой разнообразной окраски.

Это не могло не сказаться на судьбе компартий в странах региона.

Но прежде чем о них говорить, стоит ответить на вопрос: а как к ним относилось советское руководство, ЦК КПСС в лице его инструмента по связям с «братскими партиями» – международного отдела (МО) ЦК? Ответ представляется достаточно очевидным. Сошлемся на мнение К.Н. Брутенца, ответственного работника этого отдела, затем первого заместителя его руководителя.

В своей книге «Тридцать лет на Старой площади» он писал:

«Практически же наше руководство исходило… прежде всего из того, что зарубежные коммунисты, руководствуясь своими интересами или безусловной солидарностью с Советским Союзом, должны «работать» на нашу внешнюю политику.