От Ленинграда до Берлина. Воспоминания артиллериста о войне и однополчанах. 1941–1945

В ночь с 2 на 3 июля нашему орудию № 1, первому по номеру в полку, представилась возможность отличиться – открыть личный счёт в отместку врагу. Ещё с вечера пехотное подразделение, которое поддерживал наш артполк, попросило «снять» финского корректировщика миномётного огня, обеспечивавшего точное попадание мин по нашему переднему краю. Предполагалось, и разведкой это подтвердилось, что вражеский корректировщик засел на пограничной вышке. Пришёл приказ сделать это нашему 1-му дивизиону, 1-й батарее, 1-му взводу. Вот орудие наше и должно было выехать ночью на прямую наводку по врагу.

Мы, орудийный расчёт и ездовые вместе с командованием взвода и батареи, составили и обсудили план «операции». В связи с наступившим периодом «белых ночей» утратилась возможность действовать «под покровом ночи»: ночью всё видно почти как днём. Как же быть? Во-первых, решили выехать на задание в час ночи, когда она становится самой тёмной (на самом же деле – чуть-чуть темнее другого времени). Во-вторых, чтобы избежать лишней возни, шума и не выдать себя противнику, орудие доставить на огневую позицию на тяге лишь одной пары лошадей – коренной, без «выносов», а их оставить на батарее. К тому же рельеф был равнинный, и усилий одной пары вполне хватало. «Академика» не отлучать от матери.

А из расчёта взять только троих: командира орудия, наводчика и заряжающего. В качестве ездового вместо Бартышева взять меня – бывшего «хозяина» лошадей, которого «Злой» и «Искра» хорошо знали и любили за ласку и подарки. К погранвышке подъехать на расстояние видимости сквозь отверстие ствола орудия – метров на 200–300 (установлено разведкой).

Тихонько подъехали к вышке. За орудием мирно плёлся полусонный «Академик». И вот мы у цели. Остановились за кустом, отпрягли лошадей, развернули орудие, навели ствол на цель. Сквозь отверстие ствола орудия на фоне лилово-оранжевого неба виднелась макушка погранвышки, где на площадке притаился враг. Тишина. Не слышно голоса птиц, шума леса, других звуков.

Поднесли десять снарядов.

– Зарядить! – прозвучала шёпотом команда.

– Орудие готово, – последовал ответ.

– Три снаряда, беглым, огонь!

И взлетела вышка в разные стороны на воздух.

– Беглый, семью снарядами, огонь! Огонь! Огонь! – скомандовал командир.

Для верности, надёжности. «Чтобы белофиннов с землёй сравнять», – пояснил Бухарбаев. За каких-нибудь пять минут не стало ни погранвышки, ни окружавших её кустов. Всё вокруг вышки горело. И так же внезапно мы скрылись, как и появились.

Когда отъехали от огневой позиции метров 300, враги опомнились и открыли неистовую артиллерийско-миномётную стрельбу по тому месту, откуда нами только что вёлся огонь. Но мы уже мчались в сторону основной огневой позиции нашей батареи, на своё прежнее место. Впереди «Злого» и «Искры» широкой рысью бежал напуганный стрельбой «Академик».

Таким было моё боевое крещение. Пехота благодарила артиллеристов. Дня через два ленинградская газета «На страже Родины» сообщила об этом боевом эпизоде, а также что нам, его участникам, командование присвоило очередные воинские звания[24]. Из младшего сержанта, командира тяги, меня перевели в сержанты.

Не забыли и коней. «Искра» и «Злой» получили по дополнительной мере овса. «Академику» к завтраку повар приготовил особое блюдо – котелок пшённой каши – «блондинки» со сладкой подливой. Ведь моё первое боевое задание явилось в то же время и его боевым крещением.

И пошла война народная. Потом из сержанта я стал старшим сержантом, затем старшиной, заместителем политрука, а с февраля 1943 года – младшим лейтенантом, заместителем командира батареи. Ну а потом – лейтенантом. Блокада Ленинграда. Прорыв блокады. Освобождение Варшавы. Взятие Берлина… Победа! Но до неё ещё надо было дойти…

Остров Тоуна (Пуусу). Без вести пропал «Академик»

Жеребёнка любили все, хотя, как я уже говорил, в дни, когда полк находился на марше из города Лахденпохья к государственной границе, его чуть было не пристрелили. С ним связывали судьбы многие. «Погибнет „Академик“», рассуждали они, – значит, не жить и мне». Так думал и я, свидетель его рождения, выкармливавший его до того, как передать коренную упряжку Бартышеву. Но на острове Тоуна (Пуусу), на котором мы дислоцировались во время отступления, «Академик» исчез.

Финны перешли в наступление. Начались тяжёлые бои. Досада копилась, ненависть возрастала. Отступать было некуда: позади Ладожское озеро – всего 22 километра до него. Всё чаще вспоминали мы народные пословицы, в том числе и ту, что «будет и на нашей улице праздничек.

Ничего, потерпим ещё малость». Терпели, неся потери, но стоя насмерть. Ни шагу назад.