От лица огня

Во дворе соседнего, тридцать восьмого дома, прятался ещё один кинотеатр с простеньким, нешироким залом, длинным и узким фойе. Прежде он назывался «Рот-Фронт», но пять лет назад сменил название и репертуар, теперь здесь устроилось детское кино «Смена». Где-то во дворе или в толпе возле входа в «Шанцер» Илье нужно было найти Петьку — Гитл попросила встретить брата и отвести его домой. Петьке уже двенадцать, запросто мог бы дойти сам, но мама попросила, и в этой мелочи ей лучше было не отказывать. Хорошо, если хотя бы Петьку она не вплела в свои планы, правда, по всему выходило, что уже вплела, иначе этим вечером Илья шёл бы не к ней, а домой, вернее, в общежитие техникума физкультуры, к жене и новорождённой дочке.

В «Шанцере» уже третью неделю крутили «Если завтра война…», и над входом в кинотеатр нависал гигантский вздыбленный фанерный танк — афиша фильма. По вечерам контуры танка подсвечивались электрическими лампами, от этого фанерная махина выглядела внушительно и грозно.

Илья потолкался в толпе зрителей, но брата не нашёл и заглянул в соседний двор. Там, рядом с изображением идеально лысого, аккуратно бородатого старичка, окружённого страдающими от разнообразных болезней животными, томился Петька. В «Смене» шёл новый детский фильм «Айболит». Старик на рекламном плакате напоминал Ленина из «Ленина в Октябре», который в «Шанцере» крутили почти полгода, а в кинотеатрах поменьше и заброшенных судьбой дальше от центра города продолжали показывать и теперь. Похоже, Шурик Янковский, рисовавший афиши для «Смены», поленился изображать доброго доктора. Одолжив у соседей старую афишу, он добавил вождю пролетариата круглые очки, творчески переосмыслил размеры бороды и отправил его лечить зверей. Илья шесть лет учился с будущим художником в одном классе, неплохо знал его привычки и почти не сомневался, что Шурик поступил именно так.

Петька ждал Илью не один, рядом топтался его приятель и сосед по дому Аркаша Ресман.

— Илюша! Гром и молния! — объявил Петька, увидев брата. — Я морской разбойник Беналис! Ха-ха-ха!

— Тринадцать тысяч проклятий! — поддержал друга Аркаша.

— Поплыли, морские разбойники. Гром и молния будут дома, если вы опоздаете к ужину.

— Мы опоздаем к ужину на целых четыре минуты! — обрадовался Петька. А Аркаша подтянул капризным голосом: — Есть от чего сойти с ума!

— Я Беналис, Аркаша, а ты — Варвара!

Аркаша обиделся, он не хотел быть Варварой.

— Раз я Варвара, то ты Джамбо.

— Раз я Джамбо, то мне нужно мороженое. Илюша, мне нужно пятьсот порций мороженого!

Илья сперва решил не услышать намека в Петькиной болтовне, но потом всё же не удержался.

— Если я куплю тебе мороженое перед ужином, то тринадцатью тысячами проклятий дома может не обойтись.

Петька ненадолго примолк, обдумывая слова брата, и решил, что тактику следует сменить.

— Если ты купишь нам с Аркашей мороженое, я расскажу, кого мама позвала на ужин.

Всё-таки не просто так послали его за Петькой этим вечером. Есть у Гитл план, он у неё всегда есть.

— Ты думаешь, мама не сказала мне, кто придёт на ужин? — равнодушно спросил Илья. На площади Калинина толпа гуляющих поредела, и они с мальчишками пошли быстрее. Часы на здании горисполкома показывали половину восьмого.

— Нет. Знает только Биба и то по секрету. И ещё она сказала, что рядом с гружёной телегой идти всегда легче.

Гитл продолжала женить Илью. Она искала для него невесту так, словно никакой жены у него не было, не было свидетельства о браке, выданного в феврале загсом Кагановичского района, а две недели назад у неё не родилась внучка. Гитл твёрдо знала, что нужно делать, она выбирала сыну еврейскую девочку из хорошей и неголодной семьи — рядом с гружёной телегой идти всегда легче. Старшая сестра Ильи Ревекка, дома её звали Бибой, активно держала сторону матери.

— Ну что, сдаёшься?

— Нет, Петька, боксёры не сдаются. И с мороженым ты опоздал — после семи мороженщики не работают, а уже скоро восемь.

— Вот всегда так, — расстроился Петька. — Аркаша! Объявляем войну мороженщикам!

— Гром и молния! — крикнул Аркаша.

Они вышли к площади III Интернационала. Здесь уже пахло травой и влажной землёй близкого парка, а с Днепра тянуло речной свежестью и немного дымом. Тяжёлая духота августовского дня отступала.

3.

Двухэтажный деревянный дом построили в конце семидесятых, вскоре после войны с Турцией. Десять лет спустя первый этаж обложили кирпичом, оштукатурили и побелили. Так говорят, но фотографий тех лет не осталось, и никто уже не помнит, каким был дом в то время. За полвека, словно мясистыми бородавками, он оброс сараями, поленницами и поветками, появилась даже одна небольшая летняя веранда. Над ними по всей длине фасада протянулась узкая деревянная галерея, построенная, пожалуй, и с некоторым изяществом, но со временем правое крыло дома ушло в землю глубже левого, а с ним вместе покосились все пристройки. Считалось, что в доме живут четыре семьи, правда, родственные связи, как и сам дом, давно утратили стройность — здесь просто жили и собирались жить дальше, пока будет возможно.