От любви до ненависти

Он грустно и нежно угощал ее кофе, печенье подкладывал, она аккуратно надкусывала, опрятно отпивала кофе маленькими глоточками. Он смотрел на ее лицо (как недавно на лицо спящей Кати), на ее руки и насильственным образом вызывал в своем воображении образы: она — жена, она — МАТЬ. И не возникло, как в случае с Катей, мгновенного отторжения, не возникло ощущения невозможного, наоборот, как-то легко и просто представилось, что это лицо жены и лицо матери, а этими красивыми маленькими руками она спокойно и естественно будет держать ребенка, ЕГО ребенка.

Ты же совсем ее не знаешь, говорил Борису его Здравый Смысл.

Я знаю ее! — отвечала Здравому Смыслу Любовь, обладающая всепроникающей силой интуиции. Я знаю ее!

Взглянув на часы, Нинка заторопилась.

— Когда еще увидимся? — спросил Борис.

— Я позвоню.

— Послушай, а ты не пошутила, случайно?

— Когда?

— Когда говорила в кафе, что не Катю хотела бы сосватать, а сама себя?

— Может, и шутила. Я же не знаю, сам-то ты шутишь или нет. Я не хочу, чтобы меня через неделю, как дворняжку, выкинули.

— Я не шучу. Я тебя люблю, кажется, — сказал Борис.

— Вот когда будет без «кажется», тогда поговорим.

— Уже без «кажется», — сказал Борис.

— Ну и скорость! — покачала головой Нинка. — Ладно, сверхзвуковой ты мой, жди звоночка.

— Я очень буду ждать.

— Вот и славно. Ожидание облагораживает.

— Это ты сама придумала? — с удивлением спросил Борис. — Или вычитала?

— Не знаю. У меня бывает: вылетит что-то умненькое, а я сама не понимаю — откуда взялось?!

Нинка рассмеялась.

Борис закрыл за ней дверь, слушал шаги (лифта в доме не было), потом выглянул в окно и провожал взглядом ее фигуру, ясно видную в свете фонарей, пока она не скрылась за углом дома.

С тихой улыбкой помешанного он пошел к креслу тихими шагами, тихими и осторожными, будто боялся расплескать что-то, осторожно сел и просидел так, не включая света, долго, очень долго — и так сидя и заснул, чего с ним раньше никогда не случалось.

Глава 6

Но недаром говорят, что утро вечера мудренее.

Наутро Борис решил все обсудить сам с собой спокойно и здраво.

Ты искал жену, говорил он себе. Вместо этого элементарно влюбился. И теперь обманываешь себя: подгоняешь под идеальный образ Жены реальный и весьма заурядный (не ври себе, не ври!) образ молоденькой провинциалки, с которой у тебя не может быть ничего общего! А может, это даже и не любовь (ведь он не знает, что это такое), а просто Желание, какого раньше у него не было.

Нет, надо опомниться. Нинка никуда не уйдет — если она и впрямь испытывает к нему какие-то чувства. Такие девчушки в любовницах хороши.

Именно! — осенило его. Да, он ищет жену, он хочет, наконец, завести семью, но он слишком хорошо знает свой любвеобильный характер: он не успокоится до самой смерти, нет такой женщины, которая могла бы стать для него Единственной на всю жизнь. Он женится, пройдет год-два, он начнет слегка тосковать и посматривать по сторонам. Вот тут Нинка и пригодится! Или это будет Любка, Катька, мало ли их!

Жену нужно выбирать (в его возрасте и с его опытом) строго по расчету. Чтобы любила и признавала его первенство в доме. Чтобы не была ревнивой. Чтобы была хозяйственной. Чтобы любила детей.

И Борис, еще раз мысленно пробежав список своих бывших любовниц, вспомнил — конечно же! — Евгению Лаврину, Женечку.

Ей двадцать шесть теперь, а в пору их романа, не так уж и давно, было двадцать четыре. Она была чуть ли не единственная незамужняя в длинной череде его замужних пассий. Узнав это обстоятельство, Борис чуть было не дал ход назад, но, приглядевшись к Женечке, понял, что опасности никакой нет: она по природе просто не способна требовать от кого-то что-то, обладая при этом феноменальной способностью быть благодарной. Этим в общем-то она его и поразила, когда он ее увлек в свою паутину, привел домой, говоря, что это квартира друга. Она ошеломила его, когда после нескольких часов любви, стала говорить такие слова, что его даже оторопь взяла.

— Ты мой король навсегда, — говорила она, глядя на него преданными глазами. — Ты самый лучший. Я умираю от счастья.

И т. д.

Причем мужчины у нее были, и даже один гражданский муж, Борис навел предварительно справки. Неужели он в самом деле оказался лучшим? Потом он догадался, что для Женечки лучшее было то, что перед глазами. Счастливейший характер! — даже позавидовал он.

Женечка в тот вечер восхищалась решительно всем: его квартирой, видом с лоджии, его кухней.

Но, между прочим, восхищаясь, она легко и быстро приготовила замечательный ужин. (То и дело приговаривая: «Какая ложечка замечательная! Фамильное серебро?») Не преминула восхититься и собственным блюдом, которое приготовила.

Ее радость была заразительна, и Борис, помнится, весь вечер пребывал в хорошем расположении духа. Однако наставал момент прощания, поскольку он, верный своим правилам, не хотел оставлять ее на ночь. А она сама заговорила об этом:

— Наверно, ты не хочешь, чтобы в квартире друга ночевала посторонняя женщина. Я сейчас уйду. Хотя мне некуда спешить.

Странное чувство появилось у Бориса, и он вдруг сказал: