От любви до судьбы

Борис уже не контролировал себя, кровь бросилась в голову, он вскочил на ноги и схватил майора за грудки. Тот лихорадочно выдернул пистолет из кобуры, но куда ему было тягаться с реакцией разведчика. Борис рванул вверх тяжёлую табуретку, на которой сидел, и молниеносно опустил её на голову майора. Тот, обливаясь кровью, рухнул на пол. А Борис, как в бреду, начал крушить и ломать в кабинете всё, что попадало под руку, пока пятеро прибежавших на шум караульных не скрутили его.

– Ну, как он там? – поднялся навстречу вышедшему из палаты врачу подполковник.

– Депрессия после тяжёлого нервного припадка, нервное истощение. Сейчас, когда война окончилась, такое часто случается, хорошо не поубивал никого.

– Да одного крепко приложил, до сих пор в сознание не пришёл, – вскользь бросил подполковник, он, как и многие в войсках, недолюбливал элиту, которой считалась контрразведка, хотя признавал, что она делает нужную и опасную работу, – а навестить его можно?

– Пока лучше не беспокоить, я даже следователям запретил, реакция возможна непредсказуемая.

– Ну и натворил ты дел, чёртова кукла, – скороговоркой тараторил подполковник, вытаскивая из рюкзака яблоки, консервы, лук, немецкое сало, хлеб, огурцы и бутылку виски. – Американцы обеспечивают, – кивнул он на бутылку, – тебе можно?

– Можно – не можно, наливайте, и так тошно здесь лежать, ещё и этой радости лишиться.

– Что, следователи тормошат?

– Уже раза три приходили, полковник какой-то, говорят «важняк» из Москвы.

– Ну, ты держись, я своё мнение следствию высказал, и по команде передал, жаль, что комдива уже перевели, а командующий армией в Москве, на повышение пошёл.

Два автоматчика привели Бориса в комнату с зарешеченными окнами и связали руки за спиной. Плохой знак, подумал про себя Борис.

Полковник писал что-то, сидя за столом. Увидев Бориса, он привстал и жестом пригласил его сесть. Стул не шелохнулся под телом Бориса. Привинтили, невесело подумал он.

Полковник совсем не походил на того майора, был спокоен и приветлив, называл Бориса только на «вы», но звания его не упомянул ни разу. Тоже плохой признак, решил Борис. Эти признаки, выявленные чутьём опытного разведчика, всегда сулили неудачу.

– Я сегодня задам вам всего лишь несколько вопросов и хочу услышать ваше мнение, – полковник был, как обычно, вежлив. Что-то новое, подумал Борис и, видимо, удивление отразилось на его лице. – Мы ценим ваше мнение, как опытного разведчика и боевого офицера, и кроме всего, нам необходимо воссоздать точную картину происшедшего и понять мотивации, – Борис кивнул, хотя недоверие его к следователю не уменьшилось.

– Как вы думаете, почему оберст Кроненберг оговорил вас, если на самом деле ничего подобного не происходило?

Борис ненадолго задумался:

– Я считаю, что он этим хотел увести ваше внимание в сторону: как же, советский офицер сотрудничает с врагом, это – новый, неожиданный, и очень привлекательный ход для советской контрразведки. А самому выиграть время, ослабить внимание к нему, ну, и вызвать доверие к его показаниям. Заодно со мной рассчитаться за то, что не выполнил его условий, сорвал операцию, погубил людей, и его самого. Кстати, то, что я сбежал и выдал немецкую группу, можно было бы расценить, как желание избавиться от партнёра и завладеть всем богатством. Это прекрасно вписывалось в его ментальность.

– Разумно. Вы уже говорили, что не можете показать дорогу к штольне, где вас держали. А всё-таки можно ли вычислить, где находится это место.

– Я выехал из штольни, сидя в кузове с солдатами, кузов крытый, местность, где проезжали, не видна. На предыдущих допросах уже очертил, примерно, круг на карте, где, по моим расчётам, могла находиться штольня.

– Хорошо. В своём заключении я укажу, что доказательная база вашей заинтересованности в этой истории с драгоценностями, недостаточна. Она основана только на показаниях сбежавшего немецкого офицера. Но покушение на жизнь следователя контрразведки следует рассматривать, как преступление. Поэтому, я подписал постановление о вашем задержании.

– И что дальше?

– А дальше, как обычно, решит суд.

Военно-полевой суд решил дело быстро – признал преступление не простым хулиганством, а попыткой помешать следствию, физически устранив следователя. Десять лет лагерей.

Перед отъездом в комнату, где в приспособленном под гауптвахту здании сидели офицеры под следствием, влетела записка, привязанная к камешку.

«Борис, не теряй бодрости, мы с тобой и это дело так не оставим».

Записка была написана печатными буквами, без подписи, написавший её явно опасался стукачей. Но Борис знал, кто автор.

Глава пятая. Из огня, да в полымя

– Навались, – высокая сосна поддалась напору толкавших её людей, и нехотя, со скрипом, треща своими разрываемыми волокнами, рухнула на снег, ломая мелкий подросток.

– На сегодня всё, очищаем и вытаскиваем, – раздалась команда и несколько сучкорубов гулко затюкали топорами, обрубая ветви.