Именно в период прикомандирования к медицинским войскам Королевской армии в 1957 году (это было частью военной службы Баннистера) он сделал одно из самых смелых открытий в этой области. Сэр Роджер был направлен в Аден, морской порт в Йемене, с задачей исследовать вопрос, почему британские солдаты в полевых условиях теряли сознание и умирали от сердечных приступов. «Это была абсолютная пустыня, в которой температура доходила до 55°C, а влажность – до 60 %, – рассказывает Баннистер, – один из самых тяжелых климатов в мире».
«Я ходил вместе с солдатами марш-бросками по горам (джебель). Исследовательская программа была важной, потому что нам нужно было установить причины болезней и смертей военнослужащих».
Вернувшись в Лондон, Баннистер провел исключительный эксперимент: он сделал себе инъекцию пирогенов для того, чтобы повысить температуру тела до опасных значений. «Для проверки своей гипотезы мне нужен был кто-то, на ком можно было провести эксперимент; и я решил провести его на себе, – говорит Баннистер. – Было опасно, но позволило подтвердить мою теорию и спасти жизни».
Мойра рассказывает: «Когда он приехал домой после эксперимента, я не узнала его. Он был темно-зеленого цвета».
Выйдя в отставку, Баннистер не утратил ни грана своей энергии. Например, он занялся резьбой по дереву, – очаровательный декоративный кот, результат долгих и радостных трудов сэра Роджера, сидит в его доме на каминной полке. Баннистер входит также в группу любителей ходьбы и вместе с другими бывшими учеными и своей женой – в клуб библиофилов.
«Мы только что закончили чтение трактата Эдмунда Бёрка “Размышления о революции во Франции”, – говорит Баннистер. – Следующая книга – о глобальном банкинге».
Мойра не менее активна. Она всегда оказывала Роджеру огромную помощь в строительстве их совместной жизни (занятия спортом не приносили ему никаких денег, поэтому их быт был скромным), она помогает Баннистеру отвечать на письма его поклонников, которые до сих пор приходят ему, и занимается живописью (ее чудесные пейзажи развешаны повсюду в квартире). У них четверо детей и четырнадцать внуков.
Хотя Баннистер никогда не завоевывал олимпийской медали (на Олимпиаде в Хельсинки в забеге на 1500 метров он пришел четвертым), он хранит яркие воспоминания о том, как в качестве волонтера помогал руководителю британской команды на Играх в Лондоне в 1948 году.
Лишь за несколько минут до церемонии их открытия выяснилось, что у команды Британии нет национального флага для прохождения под ним по стадиону. «Меня послали на армейском джипе, чтобы я забрал флаг из багажного отделения машины руководителя команды, – рассказывает Баннистер. – Джипом управлял армейский сержант, а я свистел в сигнальный свисток, стараясь помочь ему прорваться сквозь заторы. Нам удалось найти машину, но ключей у меня не было, поэтому нам пришлось разбить боковое стекло. На обратном пути движение стало настолько плотным, что я выскочил из джипа и побежал. Я вбежал на стадион всего за несколько секунд до церемонии. Если вы посмотрите на съемку парада открытия, то увидите, что британский флаг меньше, чем все остальные».
После двух часов нашего разговора у меня оставалось впечатление, что мы лишь слегка коснулись поверхности необычной жизни сэра Баннистера. Встретиться с ним – значит встретиться со знаковой фигурой в британской истории и одновременно прикоснуться к более доброй и цивилизованной эпохе. Сэр Баннистер – интеллектуал, патриот и человек исключительной чести. В любом смысле истинный британец.
Тайгер Вудс
Я признаюсь. Я давно купился на все фокусы и штучки Тайгера Вудса, проглотив их, словно рыба, целиком, вместе с крючком, леской и грузилом. Для меня он во всем своем великолепии и блеске представляет собой новый тип спортсмена: яркого, дерзкого, трудолюбивого, великолепно владеющего собой и удивительно красивого. Я восхищаюсь его улыбкой в миллион ватт.
Я как-то никогда особенно не задумывался о его семье. Во всяком случае, не думал об этом специально. Конечно, я читал его слова благодарности отцу и матери, я видел его фотографии крупным планом вместе с женой и детьми, однако мысли мои всегда были как-то выше этого. Я любил Вудса не за это.
Я любил Вудса за его гольф. Наверное, я один из миллионов телезрителей, которые впивались в него взглядом в те моменты, когда он загонял матч в победную лунку очередного «мейджора», или вырубали телевизор, если он выпадал из турнира. Я любил Вудса больше своих соотечественников – Ника Фалдо, Монти, а позднее Ли Уэствуда и Люка Дональда. Возможно, это непатриотично с моей стороны, но это правда.