Жун, который по завершении своей блестящей спортивной карьеры очень много сделал для китайской национальной команды в качестве руководителя и тренера, сломался последним. Скромный и очень принципиальный человек, которого искренне уважали товарищи по команде и спортивные чиновники, повесился 20 июня. В своем прощальном письме он написал: «Я не предатель. Не подозревайте меня. Я прошу прощения у вас всех. Я ценю свою честь больше жизни». Хотя свидетельств того, что Чжуан применял насилие против своих коллег по теннису, не имеется, его убеждения со всей очевидностью показывают степень контроля над умами людей со стороны маоистской пропаганды.
«В те времена я чувствовал себя несчастным, потому что был в близких, дружеских отношениях с людьми, которые были замучены до смерти, – говорил он. – Однако у меня было полное доверие к председателю Мао. Именно он начал тогда ту кампанию, и я чувствовал, что моя вера в него больше, чем мои чувства по отношению к моим друзьям. Я по-прежнему верю в то, что в своем сердце председатель Мао хранил прежде всего интересы Китая».
У Чжуана есть привычка мягко класть руку на предплечье собеседника, когда он высказывает что-то исполненное глубокого смысла. Его выдержавшая испытание многими годами вера в мудрость Мао абсолютна; она сквозит в равной степени в его ребяческом вызове в глазах и в его словах. Когда я задал Чжуану вопрос о зверствах Мао, ответ его был моментальным. «Совершенных людей не существует, но есть люди великие», – сказал он. Сам бывший председатель КНР не мог бы дать лучший ответ.
После той знаменательной роли, которую Чжуан сыграл в 1971 году в «пинг-понговой дипломатии», он заметно поднялся по служебной лестнице и стал еще ближе к своему любимому вождю. Из мира настольного тенниса он ушел, заняв пост министра спорта и будучи избранным в Центральный Комитет Коммунистической партии – центр политической власти Китая. Такой взлет карьеры создал условия и для последовавшего позднее, наверное, наиболее катастрофического падения с высот власти, которое когда-либо переживал кто-нибудь из спортсменов.
«Быть членом Центрального Комитета было огромной честью, но это несло с собой и огромные риски, – рассказывал Чжуан, – равносильно тому, как оказаться на вершине горы и обнаружить под собой только глубокую пропасть (позднее я узнал, что жена Чжуана умоляла его не становиться членом ЦК КПК). Если человек при этом хотел выжить, то мог это сделать, только войдя в такой круг политических деятелей, который нравился председателю и мог обеспечить человеку защиту».
С учетом безупречного маоистского бэкграунда Чжуана было, видимо, неизбежно, что он примкнет к «Группе четырех», фанатичной политической группировке под предводительством Цзян Цин (третьей жены Мао), которая заправляла культурной революцией от имени председателя. Оказав «Группе четырех» общественную и политическую поддержку, Чжуан связал свое имя с одним из ужаснейших эксцессов того времени.
Его близость к Цзян Цин была настолько велика, что вскоре появились слухи о связывающих их интимных отношениях. Хотя Чжуан и признавал, что многократно встречался и беседовал с женой Мао, он всегда отрицал, что отношения с ней были чем-то «выходящим за рамки политики». «Она была мне как мать, – говорил Чжуан. – Она прожила чистую и красивую жизнь, и на нее несправедливо были спущены все собаки за ее роль в культурной революции».
Однако Чжуан оказался не просто марионеткой в руках своих политических хозяев. Вскоре он взялся за организацию митингов по «массовому осуждению», в ходе которых воображаемые политические противники жестоко избивались, грубо принуждались к самобичеванию и обривались наголо. Чжуан безжалостно расправлялся с соперниками в спортивном сообществе, в том числе в мире настольного тенниса. Сю Йиншэн, с которым Чжуан выиграл первенство мира в парном разряде в 1965 году, был публично унижен и выслан из Пекина.
Чжуан несколько раз отказывался рассказывать мне в деталях о своих преступлениях. Только что присутствовавшая в его словах уверенность сменялась длинными паузами, а взгляд замирал посередине между ним и мной. Впервые я почувствовал, что прожитые годы лежат тяжелым грузом на его сильных плечах. «Я оказался на неправильной стороне, – наконец произнес он, и на его лице застыло то удивленное выражение, которое появляется у фанатиков, признавших свои ошибки. – Я совершил много ужасных вещей, о чем теперь сожалею». Господство террора долго не просуществовало.
В борьбе за власть, разгоревшейся вслед за смертью Мао в 1976 году, «Группа четырех» была арестована, и Чжуан скоро ощутил тяжелую длань следователей на своих плечах. О своих четырех годах содержания под стражей он сказал просто: «Я понимаю, почему они так стремились задавать мне вопросы. Я был достаточно видной политической фигурой и хорошим источником информации для правительства». Его невозмутимость несколько шокировала меня, но, судя по всему, была вполне искренней: он думал об интересах партии даже тогда, когда подвергался преследованиям с ее стороны.