В жизни Мартины Навратиловой было так много проб и ошибок, так много несправедливостей и жестокостей, радикальных перемен и личных трансформаций, что представляется вполне естественным рассматривать судьбу этой спортсменки как перманентный революционный процесс. Каждый год – новая философская концепция, каждый месяц – новый вызов, каждый день – потенциальный жизненный водораздел.
Таков и один из летних дней 1975 года, когда 18-летняя Навратилова идет по берегу реки Бероунки в ее родном городе Ржевнице рядом с приемным отцом, с глазами, полными слез, и сердцем, трепещущим от страха. Ее расцветающая карьера находится под угрозой, исходящей от Теннисной ассоциации Чехословакии, контролируемой коммунистическими властями страны, и она мучительно размышляет над вопросом о том, остаться ли ей в Америке на предстоящем Открытом первенстве США.
Решение для нее критически трудное. Эмиграция в Америку может означать, что она никогда больше не увидит родину, ее семья будет подвергаться преследованиям, она будет одна в чужой стране. Ее приемный отец советует ей сделать выбор в пользу побега – может быть, ее последний шанс, – но умоляет ни слова никому не говорить, иначе тайная полиция нападет на след.
Несколькими днями позже она сидит взаперти в кабинете на самом верхнем этаже штаб-квартиры Службы иммиграции и натурализации в Нижнем Манхэттене и подписывает бумаги, которые документально скрепят одно из самых известных бегств спортсменов на Запад во времена холодной войны.
Таким был и осенний день 1975 года, когда Навратилова наконец окончательно определяется со своей сексуальной ориентацией, проснувшись рядом с женщиной и сказав себе: «ОК, судя по всему, я лесбиянка. Моя жизнь станет гораздо сложнее. Я могу потерять каких-то спонсоров. От меня могут отвернуться некоторые болельщики. Но я не буду отрицать саму себя, мою подлинную природу». Спустя шесть лет нью-йоркская газета Daily News после интервью с Навратиловой публикует сенсацию о ее гомосексуальности, что ставит под угрозу только набирающие силу женские турниры АТР и разъяряет консервативную Америку.
Или один из дней 1981 года, когда 24-летняя Навратилова решает прекратить отношения со своей третьей серьезной партнершей Ритой Мэй Браун, писательницей из Шарлотсвилла, штат Вирджиния. Они сильно ругались, и однажды, когда Навратилова хотела уехать на своем BMW, Браун взяла пистолет и нажала на спуск. Согласно полицейским отчетам, пуля прошла сквозь подголовник пассажирского сиденья и разбила лобовое стекло. Именно в этот момент Навратилова поняла, что любовь может быть столь же опасной, сколь и пьянящей.
И еще один день в 1981 году, когда Навратилова влюбилась в Нэнси Либерман, в прошлом баскетболистку, которая буквально взяла Мартину за шиворот и уговорила ее изменить свою тренировочную методику. «Нэнси заставила меня работать напряженнее, чем я могла себе представить, – говорила Навратилова. – Встреча с ней изменила все. До этого я все делала ради проформы».
До двадцати пяти лет Навратилова выиграла всего два турнира Большого шлема. За следующие девять лет она выиграет шестнадцать таких турниров в одиночном разряде – включая девять Уимблдонов – и изменит природу спортивного профессионализма.
И таких водоразделов в ее жизни было больше, чем взмахов ракеткой, и каждый из них внес свой вклад в формирование этой очаровательной, сложной, открытой, любящей, решительной, яркой, страстной, обворожительной пятидесятидвухлетней женщины, напротив которой я сижу в радио- и телецентре стадиона «Уимблдон».
И еще – она красива. Редко человек во плоти так отличается от того, каким он появляется на телеэкране. Зеленые глаза пылают жизненной энергией, улыбка излучает человечность, брови передают всю мудрость личности, которая сталкивалась с предрассудками во всех их обличьях. Сразу же возникает удивление по поводу стереотипа жесткой и замкнутой женщины, сурово монополизировавшей теннис в 1980-х годах. Как могло случиться, что ее так долго воспринимали неверно?
Навратилова посмеивается. «Пресса обладает огромной властью над тем, как тебя воспринимают люди, – говорит она. – Сбить негативный имидж очень сложно. Взять хотя бы мои фотографии того периода, когда я активно играла. Я считаю себя вполне фотогеничной, но они выбрали худшее фото для обложки журнала Sports Illustrated. Там есть Крис (Эверт), которая, улыбаясь, идет по корту, и есть я, кричащая с искаженным лицом, потому что на трибуне в мой адрес выкрикнули что-то обидное. И эту картинку они и публикуют. Они хотели, чтобы Крис была настоящей американской девочкой, живущей по соседству, а меня старались изобразить мускулистой лесбиянкой. И контролировать все это у вас нет никакой возможности».