«Мы больше действуем сообща, ватагой. А там много одиночек, которые берутся за невозможные дела… это распространённое в заметной части кубинцев ощущение огромных возможностей личности — важная черта их революции… Это были мастера, многие из которых обладали замечательной наблюдательностью и склонностью к обобщениям, самородки…. Ни у нас, ни на Западе этого типа как-то не видно».
Вот почему новой Кубе удалось на голом месте создать науку, добивающуюся выдающихся результатов, причём силами выходцев из простонародья:
«Дух научности… может сесть на кого захочет. Есть страны, которые вкладывают уйму денег — и ничего не получается. И люди есть, и институты, но духа нет, всё как-то вяло. В кубинцах такой дух был, и сейчас он силён… А главное, была цепкость. Как появляется толковый специалист, его прямо облепляют…
Дети интеллигентов, казалось бы, должны были стать главной силой. Но в них я замечал какой-то комплекс неполноценности, думаю, унаследованный от отцов. Они как-то не верили, что на Кубе может быть сильная наука, робели. Но зато ребята из трудовых семей, часто вечерники, стали просто чудесными кадрами. Их не волновал статус и престиж в глазах «мировой науки». Они видели проблему — и искали способ её решить. С теми средствами, какие есть. И проявляли замечательную изобретательность и способность к обучению… Они были способны на вдохновение, когда мысль работает в каком-то ином измерении, ты входишь в транс. В лаборатории это хорошо видно — но и на поле, и на празднике… У кубинцев была исследовательская и изобретательская жилка… И у них распространён тот стиль научного мышления, который я про себя называл «русским». Он, правда, и у западных учёных встречается, но как что-то редкое, особенное. А у русских часто, иначе бы ничего не вышло. Просто средств не хватило бы на тот объём работы, который русская (и особенно советская) наука сделала. Суть этого стиля я бы выразил так: склонность делать широкие обобщения при большой нехватке эмпирического материала… Вот на этом и поднялась кубинская наука, как только революция создала для этого социальные и экономические условия».
Возможно, именно потому, что у кубинцев индивидуализм проявлялся очень сильно, некоторые меры властей принимались специально для восстановления коллективистского начала:
«В 1966–1968 годах многие блага давались на Кубе бесплатно или очень дёшево. На массовом празднике вдруг бесплатно раздают по булке с куском ветчины». Несправедливо? Но в этом смысл, даже литургический. «Какое-то совместное причащение, как будто восстанавливалось утраченное братство людей».
И люди ценили проявление уважения, признание заслуг перед обществом выше денег. Вот старик, человек, который всю жизнь занимался тяжёлым трудом — рубил тростник, «был счастлив, что он встретился с лучшими работниками, что он тоже признан одним из лучших».
На Кубе действительно рождался новый человек: