От Мадрида до Халхин-Гола

«Не успеет», — подумал я и бросился ему навстречу. Подхватываю мальчугана на руки и поворачиваю назад, но уже поздно. Пронзительный свист падающих бомб заставляет меня лечь тут же на землю. Грохот сотрясает все вокруг. Мальчуган дрожит, жмется ко мне; стараюсь его успокоить, глажу по голове.

Как и прежде, фашисты сбросили свой груз с ходу, не задерживаясь над аэродромом. Бомбы упали бестолково, не причинив нам никакого вреда.

После грохота наступает тишина, а перепуганный мальчуган никак не может открыть крепко зажмуренные глаза. Наконец он решается открыть их, растерянно смотрит на меня, не узнает. Потом спрашивает:

— Где мама?

Смотрю в ту сторону, где осталась женщина. Она стоит возле того же самого камня.

— Вон твоя мама, идем к ней. — И, взяв мальчика за руку, направляюсь к женщине.

Она делает навстречу нам несколько усталых шагов и останавливается — ждет. Еще издали смотрю на нее — печальная, чуть ссутулившаяся фигура, старенькое, мешковатое платье. Подхожу ближе — лицо моложавое, но серебристая седина уже густо пробивает черные волосы.

Мальчик вырывает свою руку из моей и бросается к матери, в ее объятия. Она схватывает его на лету, приподнимает, целует, шепчет какие-то понятные только ей и ему слова. Она не улыбается, не смеется — отвыкла. Лишь большие черные глаза ее горят радостно, а по щекам скатываются слезы.

Я спрашиваю ее, почему она сидит с сыном возле аэродрома — ведь это же опасное место.

— Опасное? — переспрашивает она и кивает головой. — Да, я знаю, здесь очень опасно. Но мне сказали, что на аэродроме есть такое убежище, которое не пробьет никакая бомба. Поэтому я и хожу сюда — я хочу спасти своего ребенка. Я живу здесь, поблизости, сеньор. Бомбы падают вокруг, и кажется — от них нигде нет спасения. Сын — самое дорогое мое сокровище. И последнее. О муже и старшем сыне я уже давно ничего не знаю, боюсь, что их нет в живых, — они первыми ушли на фронт, защищать республику.

— А на что вы живете? — спрашиваю ее.

— Вяжу. Заработок грошовый, но двоим нам много не нужно.

Улыбается, гладит сына. В памяти снова всплывает Картахена, где я впервые увидел несчастных матерей. Друг за другом шли они по дороге с детьми на руках, уходили из родных, насиженных мест с одной мыслью — найти спасение для своих детей.

Задумался я, что ли, или просто с моего лица сошла улыбка, только женщина вдруг посмотрела на меня, и в глазах ее мелькнул испуг:

— А вы не сердитесь? Вы разрешите мне приходить сюда?

— Конечно. Непременно приходите.

Я успокаиваю ее, объясняю, что во время налета слишком рискованно ей самой оставаться на открытом месте.

— Лучше всего, — говорю я, — если вы будете приводить своего мальчика каждое утро на аэродром, а к вечеру брать его домой. Не беспокойтесь, мы его сбережем, а у вас будет время по-настоящему работать.

Женщина горячо благодарит, низко кланяется. Мальчуган, по-видимому, того и ждал — запрыгал, захлопал в ладоши. Так началось наше знакомство.

А сейчас это уже не знакомство, а настоящая крепкая дружба. Чуть свет Франциско на аэродроме. Теперь он не стесняется, когда ему дарят сладости. Он, правда, отвык от них и прежде чем съесть перекладывает конфету из кармана в карман, долго ее рассматривает: ему жалко сразу расстаться с ней. Когда взлетает ракета — сигнал на вылет, Франциско отбегает в сторону от самолетов и долго стоит, машет нам рукой, пока все машины не скроются вдали. А когда мы возвращаемся, он вскачь несется навстречу нам. Он уже успел сосчитать, что вернулись все машины, и радуется бурно, подпрыгивая на одной ноге, выкрикивая какие-то воинственные слова.

А иногда Франциско не видно целыми часами. Значит, сидит в уголке и что-нибудь мастерит. Хуан дал ему тонкой проволоки и кое-что из инструментов. У Франциско ловкие руки и светлая голова, он любознателен и не по-детски настойчив.

Неожиданно в нем обнаруживаются незаурядные способности. Вечером он попросил у Хуана несколько кусочков алюминия, мягкой контровой проволоки. Клавдий рассмеялся:

— Не думаешь ли ты, Франциско, помогать нашим механикам?

— Нет, — серьезно ответил Франциско, — я хочу сделать маленький самолет.

На другой день Франциско не пришел на аэродром, не появился он и на второе утро. Каково же было общее изумление, когда очень рано на третий день Франциско появился, держа обеими руками модель самолета.

— Вот, сделал! — сказал он и поставил свою модель на ящик, чтобы все могли ее лучше разглядеть.

Мы ахнули: это была маленькая модель истребителя.

— Смотрите, да тут убирающиеся шасси! — воскликнул кто-то.

— А цилиндры-то, цилиндры — как настоящие!

Кое-кто усомнился: мог ли мальчик сделать такую модель?

— Ты сам сделал этот самолетик? — спросили Франциско летчики.

— А кто же мне сделал его? — ответил юный конструктор. — У меня дома много и других машин. Только они хуже. Раньше я не видел близко настоящих самолетов, и они у меня получались плохие.

Наши сомнения быстро рассеялись: вторую модель Франциско сделал не дома, а на аэродроме. Хуан пытался ему помогать — Франциско решительно запротестовал. Модель получилась еще изящнее.