От Мадрида до Халхин-Гола

— Посмотрите, камарада Борес! — вдруг оборачивается ко мне Хуан, указывая на легковую машину. — По-моему, ищут нас.

На аэродроме мало людей. Машина останавливается — видимо, шофер спрашивает у одного из механиков, куда дальше ехать, — и потом направляется в нашу сторону.

— Постой, Хуан, эту машину я где-то видел.

— И мне она кажется знакомой.

Не успеваем сообразить, кто пожаловал к нам, как машина, взревев, устремляется к нашему самолету. Через минуту она круто тормозит, и из нее выскакивает Маноло. Живой, настоящий Маноло!

— Маноло! Откуда ты здесь? — кричим мы в один голос.

— О! Вы спрашиваете, откуда Маноло? Я летел как ветер, когда узнал, что вы прибыли с севера и снова возвращаетесь к нам. А узнал об этом из телеграммы, которую получили сегодня камарада Педро и камарада Панас. Они говорят: «Лети, Маноло, во весь дух!» И я помчался. Так быстро я еще никогда не ездил. За три с половиной часа от Ихара до Валенсии! Как вам это нравится?

Маноло вытирает пот с лица. Он развертывает дорожную карту и показывает то место, где базируется эскадрилья.

— А вот здесь Валенсия… Вы можете представить, что за три с половиной часа «фордик» доехал от Ихара до Валенсии?!

Я смотрю на карту, и у меня мелькает счастливая мысль: ведь точно такие же карты служат и для ориентировки в полете!

— Дай мне карту, Маноло, — говорю я ему. — Ты и на память проедешь, а мне эта местность незнакома. Буду ориентироваться по твоей карте, а то от моей остались одни только обрывки.

— Как? Я же приехал специально за вами, — огорчается Маноло. — Разве вы сейчас не поедете к нам?

— Вы с Хуаном заберите мои вещички и поезжайте, а я полечу. Ведь у вас, по-моему, лишних самолетов нет, вот я и прилечу на своем.

— Но ведь вам запрещено сейчас летать!

— А ты откуда знаешь? — удивляюсь я, хотя давно привык к тому, что Маноло всегда все на свете известно.

— Из той же телеграммы. В ней сообщалось не только о вашем прибытии, но еще было сказано, что вам не разрешается производить боевые вылеты до особого распоряжения. Вам надо немного отдохнуть.

Приходится лукавить.

— Ведь в телеграмме речь шла о боевых вылетах, — говорю я, — а в данном случае мне нужно просто перегнать свой самолет к месту базирования эскадрильи. Понимаешь, Маноло?

— Возможно, — соглашается Маноло.

Хуан тоже не спорит; пожалуй, ему хочется, чтобы я скорее увидел своих товарищей. Вытирая измазанные маслом руки, он докладывает, что машина готова к полету. Отлично! Желаю доброго пути Маноло и Хуану, советую им ехать потише, сажусь в кабину самолета — и в воздух!

Полет протекает спокойно. Минуя гряду гор, выхожу в долину реки Эбро. Вот уже и характерный изгиб русла. Вот белая лента дороги, идущей от Сарагосы. Но аэродрома не видно. Вообще ориентироваться трудно, повсюду монотонная серая местность, ровно и однообразно выжженная солнцем. Казалось бы, на таком голом ландшафте самолеты должны быть видны как на блюде, однако ничто вокруг не указывает на признаки аэродрома. Я уже начинаю жалеть, что не расспросил подробнее у Маноло о всех приметах места базирования эскадрильи, как вдруг у самой дороги появляется белая полоска дыма. Сигнальная дымовая шашка.

Теперь-то я вижу аэродром! Маноло совершенно точно указал на карте место его расположения. Правда, я с трудом различаю десяток самолетов, вернее, догадываюсь, что это самолеты, так как они укрыты квадратными пологами, искусно выкрашенными под общий тон местности. Молодцы ребята! Замаскировали отлично.

Снижаюсь, отчетливо вижу навес, сделанный из камыша, группу летчиков, стоящих в его тени. Подруливаю на подходящее для стоянки место и не торопясь вылезаю из кабины.

Никто не встречает меня, никто не бежит к самолету. Не ждут. Думают, наверное, что я приеду на другой день, вместе с Маноло. Ну, а к посадке чужого самолета уже привыкли относиться без особого интереса — не так уж редко по разным делам прилетают летчики из соседних эскадрилий. Что ж, в неожиданных встречах есть особая прелесть!

Освобождаюсь от парашюта. Почему-то дрожат руки. Иду к камышовому навесу, примеченному еще с воздуха, стараюсь шагать медленно, но волнение подхлестывает меня. Уже не иду, а бегу… Стоящие у навеса летчики замечают меня и вдруг все разом бросаются навстречу. Еще издалека Панас кричит:

— Борис! Дружище! Да ты никак и в самом деле живой?

Подбегает, целует.

— А мы по тебе хотели поминки справлять.

— И то хорошо! Значит, вспоминали?

— У нас прошел слух, что тебя сбили на севере и ты погиб в горах! — кричит Волощенко.

С разных сторон к нам подходят испанские летчики, механики. Приветственные слова раздаются со всех сторон.

— Что же мы стоим под солнцем! Пойдемте в ваши хоромы, — говорю я.

Подходим к камышовому навесу.

— Наше дневное обиталище и вместе с тем КП, — с видом заправского гида объясняет мне Волощенко.