От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)

Вытерев слезы, София ответила:

- На небе второй папа, помаши ему ручкой. Хочешь с дядей Васей поиграть во что-нибудь?

Оставив детей на мужа, София вышла на кухню и снова заплакала.

- Понятно, что если будут спрашивать, кем я работаю, вы ответите. А вот если про отца начнут расспрашивать? Понятно, Ваня был учителем, а Алеша… Не будете же вы говорить, что Алеша был профессиональным революционером.

- А кем Алеша работал последний раз? – спросила Мария Викторовна Софию.

- В столицу уехал на заработки из деревни, был рабочим на фабрике, но недолго, - ответила девушка.

- Да ладно, Соня, успокойся, может быть, и не будут дети больше ничего спрашивать, - сказал Георгий Сергеевич Софии.

Когда через несколько часов Бирюковы с детьми ушли домой, София перестала себя сдерживать и снова начала плакать.

- Соня, а почему ты так сильно расстроилась? – спросил жену Василий, - Ты их отцов так любила?

- Да, Васенька, - сказала София, - Ты не подумай, я тебя очень люблю, но вот в то время… Ваня, первая любовь, помолвка в шестнадцать лет, планы на будущее. Алеша, самая сильная любовь моей жизни, мечты о свадьбе, которая невозможна – он на нелегальном положении. Ты же видел, как они на родителей своих похожи, что одна, что второй… У одной глазки черненькие, у второго волосы русые. И лицо, прямо копия отца.

Снова заплакав, София подумала о том, что она вообще идиотка, раз обсуждает с нынешним мужем своих бывших и вообще, непонятно, как Василий это терпит.

«Одна надежда на то, что Вася – благородный человек, не попрекает меня моим прошлым», - подумала София и снова пустилась в слезы.

- Сонечка, успокойся, тебе волноваться нельзя, снова может плохо быть, а ты в положении, - начал успокаивать Василий жену.

Девушка понимала, что все эти слезы до добра не доведут, однако, не смогла себя остановить. В памяти Софии всплыл Алексей и она начала реветь пуще прежнего.

- С Алешенькой любовь до гроба была, с Сашенькой вообще, чуть ли ни в прямом смысле… - тихо сказала София, - Оба под трибунал пошли и обоих к стенке поставили, только Соня в корсете была. Вот так иногда подумаешь, а не лучше было бы, если бы я сняла тот корсет, зная, что больше ничего полезного обществу сделать не смогу… Только студентов химии обучать.

- Соня, ты чего говоришь? – спросил Василий жену, слыша ее какое-то бормотание, - Я не слышу.

«И хорошо, что не слышал», - подумала София и сказала, - Говорю, наверное, надо валерьянку принимать, я сама так не успокоюсь, а снова угрозы выкидыша совершенно не хочется.

Когда Василий ушел на кухню за валерьянкой, София сама себе сказала:

- Живешь так, вроде все хорошо, любящий муж, готов для жены ночью встать и в аптеку сбегать, если надо, а по сути – только небо коптишь своим бессмысленным существованием. А что я могу сделать, даже если была бы не одна, даже если был бы кто-то в напарниках? Бомбу в царя бросить? Так это дело бесполезное, сама убедилась. Террором, как бедная Зоинька заниматься, тоже бесполезно. Глупая это затея. Рабочих просвещать? Не знаю, может быть, это и перспективно, но я не уверена. Или, все-таки, Мария Михайловна была права, собирать и бросать бомбы не бесполезно? А просто это даст эффект в отсроченном будущем? Так доживу ли я до него? Не доживу. Хоть в тюрьме, хоть на каторге с затихшей чахоткой и ранением легкого делать нечего, сразу сдохнешь. Получается, мне любой приговор будет высшей мерой, только слегка отсроченной во времени. Одно дело, моя бедная мамочка прожила пятьдесят восемь лет, с чахоткой, но с постоянной медицинской помощью, а другое дело – в застенках, там долго не протянешь и без чахотки… Бедная Зоя, что же ей светит, в семнадцать лет поехать на каторгу на двадцать лет. Вот и решай тут, что тебе важнее, пожить самой или сделать лучше народу. Вроде раньше ответ был очевиден, народ на первом месте, а сейчас что-то и сдохнуть не сильно хочется, и пожить охота…

Услышав шаги мужа, который возвращался с кухни, София замолкла и, поблагодарив Василия, выпила валерьянку.

Сначала София подумала о своих детях, что они уже удовлетворили свое любопытство и вряд ли еще раз захотят ее видеть. А потом девушке стало все тяжелее и тяжелее думать, мысли, будто, не слушались ее и, подремав с полчаса, София проснулась уже без этих рассуждений.

Когда София вернулась домой, девушка была готова практически к любой реакции своего мужа, Василия. София бы не удивилась, если бы он ее начал ругать или упрекать, тем более, что понимала, что была далеко не права, хоть и некоторые ее действия были вполне объяснимы обстоятельствами. Однако Василий сидел, слегка расстроенный, а потом, подумав, сказал:

- Прими валерьянки, чтобы не волноваться, и поехали в университет.

- В приказе об увольнении, что ли, расписаться? – спросила София.

- Нет, завкафедрой просил передать, что он хочет с тобой поговорить, - ответил Василий, - Сама же понимаешь, о чем речь пойдет. Зарплату за две недели не выплатят, потому что тебя заменяли, возможно, отчитывать будет за то, что произошло.