К примеру, собирая материал для этой книги, я вынужден был просмотреть огромное количество литературы по проблемам психологии, философии и статистики Затем меня внезапно осенило, что для определения того, что заслуживает включения в мою книгу, я должен просто заменить вопрос "Если другие смогли это сделать, то почему же я не смогу?" вопросом "Что знали те, кто смог это сделать?". Разумеется, я в основном ориентировался на ученых, проявивших себя в области экспериментальной медицины. Не философам, не логикам и не математикам указывать нам, что следует делать в области экспериментальной медицины! Я неоднократно разговаривал об этом с многими выдающимися учеными нашего времени и отлично знаю уровень их внемедицинских познаний. Мне также хорошо известны трудности, с которыми сталкивались я и мои ученики. Я уверен: в поисках того, что следует делать и что стоит читать, мои рекомендации принесут большую пользу, чем кабинетные рассуждения специалистов, непричастных к медицинским исследованиям.
Эксперимент, который не удается повторить.
Иногда -- не часто, но гораздо чаще, чем хотелось бы,-случается так, что какой-то результат удалось получить, экспериментируя с большой группой подопытных животных... и никогда более. Это производит крайне угнетающее впечатление. Как правило, противоречивые результаты побуждают нас к проведению длительной серии экспериментов, в которых мы безуспешно пытаемся восстановить полученные в первый раз результаты. Если мы сами проводили этот эксперимент, то начинаем терзать свою память, стараясь припомнить какую-нибудь деталь методики, которую могли как-то упустить, но ничего не можем вспомнить. Если же эксперимент первоначально выполняли лаборанты, то мы начинаем мучить их вопросами: "Вы уверены, что вводили препарат подкожно?", "Как вы тогда приготовляли раствор?", "Какие интервалы времени выдерживались между отдельными инъекциями?" В конце концов вы издаете отчаянный вопль: "Но должно же быть какое-то отличие, ведь в первый раз это сработало на каждом животном! Результаты определенно имеют высокую статистическую значимость. Думайте же, думайте!" Но никому не приходит в голову ни одного отличия между тем экспериментом, в котором такой результат наблюдался, и тем, где этого не было. И мы снова и снова повторяем эксперимент, меняя наугад то один, то другой фактор, но все без толку. Есть от чего впасть в уныние!
И только через несколько лет, по совершенно другому поводу случайно обнаруживается именно тот фактор, который вызвал когда-то столько огорчений. В моей практике, например, одно из проявлений так называемого "фактора клетки", с которым мы познакомимся позже (с. 313), неожиданно коснулось только одной клетки. Несомненно, чем чаще выясняется причина, по которой не удалось воспроизвести эксперимент, тем больше вероятность преодоления подобных казусов в будущем. Кроме того, обнаружение подобных факторов нередко привлекает наше внимание к явлениям, еще более важным, чем те, которые мы первоначально исследовали.
И все же огорчение от постоянных неудач способно вызвать у молодого человека что-то вроде "лабораторного невроза", как назвал его X. Харрис. Он становится раздражительным, агрессивным, подавленным и обескураженным; в результате он может даже бросить науку. В этом случае лучше всего работать над несколькими темами сразу. Даже если только одна из них пойдет успешно, это по крайней мере придает бодрости. По той же причине полезно заниматься каким-либо вспомогательным делом -лечебной, административной или преподавательской работой, ибо это поможет создать ощущение полезной деятельности.
Огорчения, в которых бывает неловко признаться.
Они действуют еще более угнетающе, поскольку нас особенно раздражает то, что мы раздражаемся. Задержка в продвижении по службе или же какая-нибудь административная проблема, которую не следовало бы принимать близко к сердцу, раздражают не только сами по себе, но уже самим фактом нашей озабоченности ими.
Я знавал многих ученых, превратившихся в "интеллектуальных развалин" с серьезным комплексом неполноценности только потому, что не получили какую-то премию или награду, которую, как им казалось, они заслужили, или не были избраны в какое-то почетное общество. В подобных случаях формальное признание заслуг становится самоцелью и губит подлинные и естественные мотивы, движущие ученым. У меня есть несколько высокоуважаемых и добившихся успехов коллег, которые по тем или иным причинам не были избраны в члены Канадского Королевского общества30 и от этого склонны считать себя совершенными неудачниками. Они постоянно возвращались к этой болезненной для себя теме и делали все новые попытки добиться вожделенной почести, не останавливаясь даже перед самыми унизительными просьбами о ходатайстве. В конце концов они с негодованием бросали занятия наукой, хотя и обладали для этого всеми необходимыми качествами.