От мечты к открытию

В "классической гимназии" монахов-бенедиктинцев, где мне довелось заниматься до семнадцати лет, я учился весьма неважно. А вот на следующий год в Пражском университете я стал первым на своем курсе и оставался таковым вплоть до окончания медицинского факультета. Дело в том, что я просто не мог заставить себя увлечься схоластическими дисциплинами, которые мне преподавали в комаромской гимназии; предметы преподавания выглядели какими-то нереальными, и, как это ни странно, больше всего я ненавидел биологию. Лабораторные работы практически не проводились, да и учитель не проявлял в них заинтересованности, а чтобы получать хорошие оценки, требовалось страницу за страницей зазубривать текст, казавшийся мне - и, я подозреваю, даже ему - совершенно бессмысленным.

В то время я хорошо успевал лишь по философии и физкультуре. С шутливой гордостью старался Я доказать своим огорченным родителям, что мои успехи просто-таки подтверждают великий идеал римлян "Mens sana in corpore sano" ("В здоровом теле здоровый дух"). По философии же я преуспевал только потому, что преподаватель этого предмета - действительно замечательный человек, с которым я до сих пор поддерживаю оживленную переписку,- любил и знал свою науку. Успехов на физкультурном поприще я добился, как это ни смешно, именно потому, что был толстым и вялым ребенком. А поскольку я не мог выносить насмешек, которым из-за этого подвергался, то решил довести свое жалкое рыхлое тело до такой формы, чтобы быть в состоянии поколотить любого одноклассника, и в конце концов достиг этого.

В свое оправдание должен отметить, что схоластический подход плохо способствует развитию исследовательских способностей учащихся. Пауль Эрлих сумел сдать выпускные экзамены по медицине лишь потому, что его преподаватели обладали хорошим чутьем и смогли распознать его особые дарования, а Эйнштейн провалился на вступительных экзаменах в Политехникум. Выдающийся французский бактериолог Шарль Николь говорил, что творческий гений не в состоянии накапливать знания и что творческие способности могут быть погублены заучиванием незыблемых идей и излишней эрудицией. И все-таки слабые успехи в учебе отнюдь не предвещают будущего успеха в науке. Когда же я впервые объявил о своем намерении заняться фундаментальными исследованиями, это привело всех в немалое смущение. Вполне понятно, мои родители предпочли бы, чтобы я занялся очень доходной "Хирургической клиникой Селье" (что для единственного сына сделать совсем нетрудно в связи с отсутствием какой-либо конкуренции), а не подвергал бы себя риску в случае неудачи и не зависел бы от скудного заработка, который приносили тогда занятия фундаментальной наукой.

Что же касается настойчивости и выдержки - двух наиболее ценных для такого рода занятий качеств,- то здесь наибольшую помощь оказал мне мой отец. Он был добросердечным и довольно сентиментальным человеком, волею судеб более четверти века прослужившим в армии Его Величества императора австрийского и короля венгерского в качестве военного хирурга, и не выносил бездельников. Я до сих пор помню случай, который произошел, когда мне было около девяти лет, и который, как я полагаю, оказал влияние на всю мою последующую жизнь. Отец купил мне прекрасного, черного как смоль арабского пони. Я полюбил эту лошадку так, как только девятилетний мальчик может любить животное, но она имела одну любопытную и в высшей степени неприятную привычку: время от времени по никому неведомой причине она подпрыгивала в воздух одновременно всеми четырьмя ногами, крича - или надо говорить "ржа"? - нечто вроде "кви-и-ич". По этой причине ее и окрестили Квичкой. Наблюдать за подобным представлением со стороны бывало весьма забавно, но при этом я каждый раз сваливался с нее, пока однажды, ударившись о землю, не сломал себе руку. Отец наблюдал за происходящим с видимой невозмутимостью, а затем спокойно отвел меня в операционную и наложил гипс. Покончив со всем этим, он велел мне снова сесть на Квичку (надо сказать, именно в тот момент у меня не было никакой охоты это делать). "Потому что,- сказал он,- если ты не сядешь на нее сейчас, то всегда будешь ее бояться". Не могу утверждать наверняка, но думаю, что своей способностью сопротивляться искушению бросить какое-либо дело, не доделав его, я в большой степени обязан той уверенности в себе, которую приобрел, гарцуя на Квичке с переломанной рукой и свежим гипсом.