От мира сего

Невольно он позавидовал Асе: что за чистота восприятия, что за непосредственность доверия! Словно ей ненамного больше лет, чем этим дрессированным малышам на сцене…

Он тихонько сжал ее руку:

— Не сердись, не могу больше…

Ася вроде бы очнулась:

— Что — не можешь? Тебе не нравится, что ли?

— Абсолютно и полностью.

— Да ты что? — вскинулась она. — Нет, ты серьезно?

— Серьезно. — Он кивнул. — Прости, дружок. Не могу, пойду, пожалуй.

— Ладно, как хочешь, — сказала Ася, не отрывая глаз от сцены, на которой очередной малыш старательно выговаривал смешные слова о том, как они все обожают дядю Владю, который «играет так, как надо».

Малыш, выдержав хорошо заученную паузу, замолчал. Зрители охотно и радостно смеялись.

— А то подожди, — предложила Ася. — Сейчас окончится чествование, начнется спектакль, говорят, очень интересный…

— Нет, пойду, — сказал Вершилов. — У меня еще одно дело есть, совсем забыл, даю слово. Передай маме привет, скажи, что я позвоню…

— Передам.

— Днями я еду в командировку, в Будапешт, — продолжал Вершилов шепотом.

— Надолго?

— Дней на десять или недели на две.

— Счастливого пути.

Ася сделала над собой усилие, добавила:

— Привет Лере.

— Спасибо, — сказал Вершилов.

Он глянул на часы. Начало десятого. Еще совсем рано, кроме того, Лера знает, что он в театре. В сущности, ей необязательно знать, что он ушел со спектакля. Пусть ее считает, что он на спектакле, а потом после спектакля провожает Асю домой.

Ася-то ничего не скажет, хотя он и не предупредил ее, да и Лера не станет расспрашивать. Это не в Лерином характере.

В общем, все складывалось так, что впереди была уйма времени и время это следовало по возможности целесообразно использовать.

Он поднял руку, остановил проезжавшую мимо машину с зеленым огоньком и отправился на Красносельскую, которая находилась довольно далеко от театра, на другом конце города.

Татьяна сама открыла ему дверь. Увидев его, всплеснула маленькими руками:

— Витек! Вот хорошо-то!

Так она называла его чуть ли не с самой первой их встречи — Витек.

Они познакомились года четыре тому назад, в поезде. Вершилов ехал в командировку, в Челябинск, его пригласили на симпозиум врачей-кардиологов Южного Урала, Татьяна — в Миасс, в тамошний заповедник.

Полногрудая, с неожиданно маленькими руками и ногами. Чувственный рот, низкий лоб, слегка заросший светло-русыми, пышными волосами. Небольшие, умело подмазанные глаза с широкими веками, отчего взгляд кажется томным, как бы нарочито усталым.

Ехать пришлось в одном купе, поэтому, разумеется, в первые же минуты разговорились, потом пошли в ресторан обедать, просидели там до вечера, осушив вместе бутылку «Напареули», как оказалось, любимого вина Татьяны.

Она ему сразу же понравилась. Была в ней ненавязчивая искренность, непосредственность, которой невозможно не верить.

Само собой, она слегка кокетничала своей непосредственностью, открытостью, и все равно ему по душе был ее смех, чуть отрывистый низкий голос, ленивый поворот головы, медленный, с поволокой, как бы постоянно усталый взгляд.

Она работала переводчицей в некоем НИИ, знала два языка, английский и датский, много ездила за границу. Была два раза замужем.

— Один раз удачно, он был чудо как хорош, — рассказала Татьяна. — И все у нас было замечательно во всех отношениях, но, как известно, стекло и счастье легко бьются. Он умер от инфаркта.

Чуть рисуясь, она закурила длинную американскую сигарету.

— Я долго не могла прийти в себя. Все не верилось: неужели его нет и никогда не будет? Потом постепенно стала забывать о нем, как оно и принято на земле.

— И вышли во второй раз замуж? — спросил Вершилов.

Татьяна пожала плечами.

— Ну, не сразу, само собой. Спустя, кажется, года два или, если быть совершенно точным, около двух лет. Но это было типичное не то. Во всех решительно отношениях.

Он слушал ее с жадностью, которой сам удивлялся. Вечная, всегда поначалу немного таинственная загадка чужой жизни манила и привлекала к себе, хотелось знать о Татьяне как можно больше, подробней.

Но она замолчала, а он не стал допытываться. Захочет, сама все расскажет.

Однако она не захотела и не рассказала. Так он и не узнал, почему второй ее муж был, по ее словам, типичное не то.

Впрочем, какое ему было дело до второго мужа? И вообще до кого бы то ни было?

Вершилов влюбился сразу, мгновенно, почти потерял голову, словно ему едва исполнилось восемнадцать.

Они поселились в одной гостинице в Челябинске.

— Нам повезло, — сказала Татьяна. — Даже живем на одном этаже.

Он сказал:

— А если бы ты была на расстоянии в сотню километров, разве меня это остановило бы?

Сам себе удивлялся: казалось, это первая, самая первая его любовь. Все в Татьяне восхищало его: ее голос, улыбка, медленный взгляд, даже чересчур маленькие руки, даже густые, коротко, не по моде, стриженные волосы.

Он ходил по улицам Челябинска, никого и ничего не замечая, то и дело поглядывая на часы, время тянулось чересчур медленно, до вечера, когда они должны были встретиться, еще целая вечность.