От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920

Вскоре по моем прибытии на корабль явился портовый механик, бывший когда-то трюмным механиком на судах этого типа и прекрасно знавший всю трюмную систему. Он немедленно принялся за осмотр и очень скоро обнаружил, в чем дело. Оказалось, что один из корабельных кингстонов, вследствие отсутствия ухода, начал протекать, и вода понемногу скоплялась в одном из отсеков, что и дало крен. Потонуть от этого корабль не мог, так как вода дальше этого отсека пойти не могла. Я не сделал лейтенанту никакого замечания, так как решил, что лучше лишний раз побеспокоить начальника, чем бояться это делать или делать слишком поздно.

Вскоре после моего возвращения в Севастополь началась целая серия посещений порта иностранцами. Первым пришел командующий английскими силами Средиземного моря вице-адмирал де Робек. Мы обменялись визитами, а потом сделали друг другу парадные обеды, причем должен сказать, что у них, конечно, эта часть была поставлена гораздо параднее, чем у нас, хотя мы старались из всех сил не ударить лицом в грязь. На обедах были интересные разговоры. Англичане рассказывали, насколько тяжела была для них подводная война с немцами, и коммодор Джонсон, сидевший рядом со мною, утверждал, что действительно средства против подводных лодок до сих пор еще не изобретено. Он был в течение двух лет представителем комиссии по борьбе с лодками и через его руки прошло не менее тысячи проектов, из коих девятьсот было фантастических. В конце концов наиболее действительными способами борьбы оказались сети, снабженные подрывными патронами, но они приносят действительную пользу только вблизи берегов и притом легко делаются опасными для своих судов, так как штормы их переносят с одного места на другое. Знаменитый слуховой аппарат, дающий возможность слышать приближение подводной лодки и судить о ее направлении и расстоянии, он считает далеко не совершенным. Большие надежды возлагались на гидропланы, но за всю войну был только один случай потопления подводной лодки гидропланом. Сам де Робек оказался очень веселым и дамским кавалером. Обед был с дамами, и он заговорил обеих своих соседок, из коих одна была моя жена, а другая – жена адмирала Погуляева.

После англичан пришел итальянец, а после него француз и американец. Все эти парадные визиты и обеды нам порядочно надоели. Они все приходили несомненно с целью разведки, чтобы лично убедиться в положении вещей и узнать настроение как добровольцев, так и народа. Итальянский адмирал, фамилию которого я уже забыл, очень расспрашивал о наших социалистических партиях, о коммунистах и об отпоре, который им дает общество. Видимо, он сильно беспокоился, чтобы и у них в Италии не повторилось того же, что и у нас, и очень интересовался, как у нас началось Белое движение. В то время о Муссолини еще ничего не было слышно, но коммунисты, видимо, уже давали себя знать. У французского адмирала Ле Бона[383] (Le Bon) на корабле я встретил своего старого приятеля, капитана 2-го ранга Chack, с которым я очень дружил, когда в 1901 и 1902 годах был артиллерийским офицером на постройке линейного корабля «Цесаревич», строившегося в Тулоне. Теперь он был уже известным морским писателем и в то же время флагманским штурманом эскадры Средиземного моря.

Ле Бон отпустил его ко мне на берег, и мы с ним проговорили целый вечер, вспоминая старину и обсуждая текущие политические события. Chack мне рассказал между прочим, что в начале боев под Верденом они сами были на волос от большевизма. Верденская армия была разложена, началась массовая сдача в плен и братанье с немцами. Вновь назначенный командующий армией генерал, а потом маршал Петен[384] спас положение. Он расстрелял по приговорам полевых судов несколько сот человек и сумел восстановить дисциплину. Если бы мы поступили так же, то, вероятно, не сидели бы за границей.

В промежутках между иностранцами к нам являлись еще более неприятные гости. Это были наши пленные, которых привозили на пароходах. Ввиду полной разрухи железнодорожных сообщений на западе России, а также начавшейся уже блокады большевиков, французы и англичане решили всех пленных перевезти на юг России. Лукомский имел неосторожность согласиться, причем было объявлено, что пароходы будут приходить по очереди в Одессу, Севастополь и Новороссийск. На каждом из больших океанских пароходов приходило от 2 до 3 тысяч человек.