От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны

Ключевой фразой здесь было: «…всю имеющуюся в моем распоряжении мощь», которую присутствовавшие журналисты, естественно, поняли как «крупную силу». В то самое время, когда фельдмаршал беседовал с прессой, бой вели одна английская пехотная дивизия, два батальона воздушно-десантных войск и два танковых полка,[115] охраняя фланг главной атаки 1-й армии, а 2-я английская пехотная дивизия и 3-й танковый полк находились в резерве в том же районе. Все эти войска хорошо сражались, несли потери и достигли поставленных целей; они были отведены только через 10 дней в связи с сокращением немецкой линии фронта. Но основную тяжесть контрнаступления союзников, которое отбросило назад немцев, несли две мощные американские силы — четыре дивизии 1-й американской армии и пять — из 3-й американской армии, и позже к их атакам присоединились еще 11 дивизий в других местах вокруг выступа.

Различие в данных о потерях — объективный показатель относительной численности действовавших войск: когда Монтгомери беседовал с прессой, число погибших в Арденнах американцев составляло более 8 тысяч, а англичан — менее 200 человек. Через несколько дней после этого в палате общин Черчилль попытался ослабить вред, нанесенный англо-американским отношениям: «Повествуя о нашей доблестной истории, следует остерегаться приписывать британской армии незаслуженную долю участия в том, что, бесспорно, является величайшей американской битвой в этой войне и, я надеюсь, будет рассматриваться как навечно прославленная американская победа». Его недовольство еще сильнее проявилось в последней ворчливой фразе: «Не позволяйте никому поддаваться болтовне интриганов, когда выход из этих важных последствий успешно решается с помощью меча».

Большинство присутствовавших репортеров восприняло замечания Монтгомери как то, что американцы были на грани поражения и что спасло их только высокое полководческое искусство и широкомасштабное вмешательство английских войск. Английские газеты стали опять требовать, чтобы Монтгомери был назначен командующим всеми сухопутными войсками; немцы перехватили сообщение корреспондента Би-би-си, искусно подделали его и передали под видом передачи Би-би-си. На эту удочку попались штабы Брэдли и Паттона.

Неудивительно, что они были в ярости от того, что сразу же за сообщениями прессы о том, что две американские армии в течение 17 критических дней находились под командованием Монтгомери, появилось его заявление, подтверждавшее, что он командовал этими армиями — и это не было опровергнуто ставкой Верховного командования союзных сил в Европе.

Брэдли опубликовал собственное заявление, также не подтвержденное ставкой Верховного командования союзных сил в Европе, в котором с раздражением пояснялось, что эта замена была чисто временной и в руках Эйзенхауэра опять оказалось тяжелое бремя главного командования. Только за неделю до того как напряженная ситуация достигла кульминации, Эйзенхауэр решил ответить положительно на просьбы Монтгомери о предоставлении ему большей власти.

Де Гинган[116] поразил Монтгомери тем жестоким фактом, что если все затрещит, то ему, Монтгомери, придется уйти в отставку. И фельдмаршал немедленно дал знать о безоговорочном отказе от всех своих просьб. Эйзенхауэр думал, что проблема командования сухопутными войсками разрешена, но теперь пресса вновь поднимала ее.

Эйзенхауэр с раздражением отнесся к вопросу о возможной отставке Брэдли и подтвердил, что, как только северная и южная группировки объединятся, 1-я армия снова вернется к нему. Он совершенно четко пояснил, что речь не идет о передаче кому-то каких-либо полномочий Верховного командования или об изменении стратегии широкого фронта.

Но причиненный вред был непоправим. Отношения между Монтгомери и Брэдли постоянно портились, а это, в свою очередь, вызывало соперничество между обеими армиями, результатом чего было промедление в продвижении в Германию в заключительной фазе войны.

Причины, толкнувшие Монтгомери на то, чтобы поставить английскую прессу на грань, которая могла лишь ухудшить отношения между ним и американскими генералами, навсегда останутся загадкой. Генерал де Гинган, весьма авторитетный и служивший Монтгомери с неизменными преданностью и восхищением, сказал однажды о нем: «Когда он убежден, что его особая линия действий правильная, он считал себя вправе использовать любую поддержку, чтобы выиграть свое дело; в сущности, финал оправдывает почти любые средства» (разрядка моя. — Авт.).