От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны

Во время нашего пребывания в Ялте был другой случай, когда не все прошло так гладко. Рузвельт, который давал завтрак, сказал, что он и я в секретных телеграммах всегда называем Сталина «дядя Джо». Я предложил, чтобы он сказал Сталину об этом в конфиденциальном разговоре, но он пошутил на этот счет при всех. Создалось напряженное положение. Сталин обиделся. «Когда я могу оставить этот стол?» — спросил он возмущенно. Бирс спас положение удачным замечанием. «В конце концов, — сказал он, — ведь вы употребляете выражение “дядя Сэм”, так почему же “дядя Джо” звучит так уж обидно?» После этого маршал успокоился, и Молотов позднее уверял меня, что он понял шутку. Он уже знал, что за границей многие называют его «дядя Джо», и понял, что прозвище было дано ему дружески, в знак симпатии.

Воскресенье 11 февраля был последним днем нашего пребывания в Крыму. Как это обычно бывало на такого рода совещаниях, многие серьезные вопросы остались нерешенными. Относительно Польши в коммюнике излагалась в общих чертах политика, которая при условии проведения ее в жизнь на основе лояльности и доброй воли действительно могла бы до заключения общего мирного договора послужить тем целям, для которых предназначалась. Соглашение относительно Дальнего Востока, которое президент и его советники заключили с русскими, для того чтобы побудить их вступить в войну против Японии, не касалось нас непосредственно. Президент торопился на родину и хотел по дороге заехать в Египет, чтобы обсудить дела Среднего Востока с властелинами этих стран. Сталин и я позавтракали с ним в бывшей бильярдной царя в Ливадийском дворце. За завтраком мы подписали заключительные документы и официальные коммюнике. Теперь все зависело от духа, в котором они будут проводиться в жизнь. <…>

Капитуляция Германии

В середине апреля стало ясно, что гитлеровская Германия в скором времени будет полностью уничтожена. Армии вторжения рвались вперед со всей своей мощью, и расстояние между ними сокращалось с каждым днем.

Последние сцены, происходившие в штаб-квартире Гитлера, описывались довольно подробно в других источниках. Из видных фигур его режима только Геббельс и Борман были с ним до самого конца.

В самом конце апреля были предприняты попытки начать переговоры с русскими, но Жуков потребовал безоговорочной капитуляции. Адмирал Дениц в своей штаб-квартире в Гольштейне получил следующую телеграмму: «Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначает вас, герр гроссадмирал, своим преемником. Письменные полномочия — в пути. Немедленно примите все меры, каких требует положение. Борман».

Воцарился хаос. Дениц, поддерживающий связь с Гиммлером и полагавший, что последний будет назначен преемником Гитлера в случае падения Берлина, вдруг обнаружил, что внезапно на его плечи без предупреждения взвалили наивысшую ответственность. Перед ним встала задача организовать капитуляцию.

В течение ряда месяцев Гиммлера уговаривали вступить по своей собственной инициативе в личный контакт с западными союзниками в надежде добиться сепаратной капитуляции. Некий генерал войск СС — Шелленберг предложил ему в качестве посредника графа Бернадотта — главу шведского Красного Креста, которому время от времени представлялся случай побывать в Берлине. В феврале, а затем в апреле, когда Бернадотт посетил германскую столицу, он тайно встречался с Гиммлером. Неонацистский лидер был слишком сильно связан своей верностью Гитлеру, для того чтобы предпринять что-либо. Заявление фюрера 22 апреля о сопротивлении в Берлине до последнего побудило Гиммлера действовать.