От Москвы до Берлина (Статьи и очерки военного корреспондента)

Молнией пронеслась над Восточной Пруссией весть о том, что русские прорвались. Гаулейтеры приказали немцам подготовиться к эвакуации. Приказано было уходить всем. Фашистская пропаганда расписывала ужасы, ждущие немцев, которые останутся с русскими, распространяла дикие слухи о зверствах большевиков. Гаулейтеры предупредили, что сигнал к выезду будет дан по радио. Там, где не было радиоприёмников, установили связь с помощью велосипедистов и конников. Немцы уложили вещи в фургоны и не отходили от радио. Весть о приближении русских проникла в лагерь военнопленных. Она принесла звериный страх тюремщикам, радость и тревогу заключённым. Пленные ждали освобождения и боялись смерти накануне приближавшегося часа спасения.

Им было известно, что перед приходом наших войск охрана лагеря или отходящие части СС всегда расстреливают пленных на месте или угоняют в глубь Германии, а это тоже означало смерть. Измождённые люди знали, что у них нехватит сил дойти, что их добьют по дороге или они умрут на морозе. Пленные вспоминали страшные картины расстрелов в Славуте, в Сувалках, в Умани, в Белостоке. Вспоминали, как тысячные колонны пленных, угнанные из лагеря, не доходили до другого, а исчезали навеки в придорожном лесу. Нервы людей были напряжены до предела.

Проходил день за днём, близилась к концу неделя. Немки и немцы неотступно дежурили у радио в ожидании команды бежать за Вислу, но радио молчало. Пленные в лагере не знали, что творится на фронте, ждали свободы или смерти.

И вдруг пленные, пригнанные рыть траншеи, услышали отдалённый гул. В воздухе было тихо. Но гулом была полна земля. Он нарастал с каждым часом, как нарастает отдалённый гул океанского шквала, и на ли люди приникали ухом и всем телом к земле, спрашивая у неё, откуда идёт этот гул, далеко ли от них бушует сражение. Весть об этом разнеслась по лагерю, и, таясь от охраны, поодиночке и группами пленные спускались в траншеи; они искали участки, где яснее звучал гул борьбы, гул освобождения. К вечеру едва уловимый слухом, как вздохи отдалённой бури, возник в воздухе шум артиллерийской канонады. Он то усиливался, то пропадал, и сердца людей то бились в радостной тревоге, то замирали в тоске. Люди вытягивали шеи, поднимались тайком на чердаки барачсв и в самозабвении прислушивались. Вскоре пленные увидали, как высоко-высоко в поднебесье пронеслись строи наших тяжёлых бомбардировщиков. Они быстро исчезли, а к вечеру вдалеке по горизонту поднялось зарево пожаров.

Среди ночи охранники лагеря подняли всех военнопленных. Криком, ударами прикладов, штыками они выгнали их из бараков, построили в колонны, чтобы гнать на запад, за Вислу. "Всё… конец… не дождались свободы". Над лагерем носился ветер, он гудел в колючей проволоке, сметал с крыш падающий снег. Впереди ждала гибель от штыка конвоира и смерть в снегу придорожной канавы.

И вдруг, как молнии сквозь пелену снегопада, во тьме пронеслись зарницы разрывов. Сыграла "катюша". Грохот стрельбы стал слышен совсем близко, рядом, но не там, на востоке, откуда все ждали, а на юго-западе, позади лагеря. Это танкисты 2-го Белорусского фронта, совершая ночные марши, с боями прорываясь к морю, окружали Восточную Пруссию. В панике заметались охранники. Стреляя, загнали они всех пленных обратно в бараки и в страхе бежали из лагеря. Вместе с ними мимо лагеря бежали с фронта немецкие части.

В ту же ночь страшный взрыв потряс окрестность Тяжёлые обломки камней падали, проламывая крыши бараков. Взорванный немцами, взлетел на иоздух памятник Гинденбургу. Каменный страж концентрационного лагеря и всей тюрьмы "Восточная Пруссия" рассыпался и валялся в прахе.

* * *

Далеко в поле, за лагерем, появился огромный танк. Чей это танк — никто не знал. Никто из пленных никогда не видел такой грозной машины с непомерно длинным орудием; он мало походил на танки, которые красноармейцы знали в 1941–1942 годах. Но вот танк развернулся, и тысячи пленных увидели в утреннем свете на башне советскую звезду.

Люди рванулись к колючей проволоке, они кидали поверх неё шинели, чтобы перелезть. Стена была высока, но порыв людей необъятен, — подбегали всё новые сотни и тысячи, толпа прорвала колючую стену и кинулась навстречу танку. Пленные кричали, кидали в воздух рваные шапки, больные ползли по снегу, обнимались, плакали. Тысячи измождённых людей окружили танк. Экипаж вынесли на руках.

— Это был наш тяжёлый танк "Иосиф Сталин", — рассказывает освобождённый из лагеря доктор Воробьёв, — он пришёл к нам в 21-ю годовщину смерти Владимира Ильича Ленина. И вспомнил я, — продолжает старый врач, — как в 1941 году при отступлении с границы под Волковыском на реке Зельвянка из горящего танка, охваченный пламенем, выбросился комиссар бригады Чубаров. Спасти его уже не бьио возможности, и, умирая, он говорил: "Доктор, это горит Чубаров, но знамя Ленина — Сталина никогда не сгорит…"