— Просто люблю собирать всякую всячину. Чеки из магазинов, фотки глупые, случайные… Знаешь, это как свидетельство эпохи для меня. Или что-то в этом роде. Вроде как случайные свидетельства моей собственной жизни. Мы же тоже когда-нибудь состаримся. А это всё вроде как материал. Как для дембельского альбома. Всякие документальные глупости. Но по таким вешкам, говорят, память легче потом ориентируется.
— Да забирай. Вот чудак! Ещё тридцатки нет, а он уже «дембельский» альбом собирает! Ты бы не мифотворчеством собственной жизни занимался, а женился бы уже наконец! Эта вон, как её?… Сестрица со второго этажа уже второй год как побитая собака за тобой ходит и в рот смотрит. Я в женщинах разбираюсь — из неё жена для тебя будет — счастье. Мечта идиота.
— Я не идиот.
— Да между нами девочками, есть у тебя… загибоны. Уж прости.
— Ну так как?
— Письма-то эти? Да забирай, на хер они мне упали!
— Спасибо.
— Было бы за что.
— А ты с ним не говорил?
— Со стариком-то? А зачем? Хочешь — попробуй.
— Неудобно как-то…
— Неудобно на потолке спать — одеяло всё время падает. Только бестолку всё. У него два слова в лексиконе общения: «спасибо» и «нормально». Они к своим годам такие высокомерные становятся от всезнайства и недоверия, что тебе сквозь эту скорлупу не пробраться. Легче подростка отмороженного «пожалуйста» научить говорить, чем такого зубра из паутины его памяти на свет белый вытащить. Даже не пытайся, мой тебе совет. Да ему уж и немного, похоже, осталось. Слабеют жизненные токи. Поверь, у меня глаз намётан на такие вещи.
«Сестрица со второго этажа…» Вот глупцы! Мы живём уже вместе полгода. Заявление подали. Через две недели распишемся. И «в рот смотрит», потому что души не чает. Просто решили не афишировать пока. В этом клоповнике палец в рот никому не клади. Ярлыков понавешают. А ей неприятно. Она как ребёнок. Почему как? Она и есть ребёнок. И хочет ребёнка. А как? Чтобы у ребёнка ребёнок?… Чушь какая-то. Целый человечек. Новый. Другой. Она мне сама как дочь, а тут ещё кто-то… Кто-то. Кто он? Если всё предопределено, то, значит, он правда уже где-то есть, этот кто-то? Может, прав старик? Поговорить бы с ним… Неловко. А может, до неловкости и дело не дойдёт — диагноз-то никто не отменял… Вот такое «мифотворчество».
Он спустился в метро.
У неё сегодня ночная смена. Впереди длинная ночь. Он плохо спит один.
«
Он сложил письмо и запихнул обратно в конверт. После слова «кому» по линеечке аккуратно было выведено: «Моему единственному внуку». Внизу, после «От кого», — «От деда». На что он рассчитывал? Или всё же чистый диагноз? Классическое замещение — и ничего больше?
Уже второй час.
Мало живого вокруг, когда её нет рядом. Это их дом. Но что дом? Не стены же. И даже не он сам среди них. Дом — это когда она. Дом — это ожидание. Дом — это их время, вытекающее из невидимых ледников прошлого и сбегающее сначала бурными, а потом — уравновешенными потоками — в тёплые уютные долины настоящего. И где-то там, дальше, впадающее в безбрежный океан будущего.
Он позвонил ей на работу.