От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

Сейчас все обстоит по-другому. В XX веке те изменения самой деятельности (или самоизменения), которые возникают в сфере свободного времени, сразу же оказывают существенное (а зачастую и решающее) влияние на сферу непосредственного материального производства, выступают важнейшим ферментом всей современной научно-технической революции. В этом новом свете оказывается возможным по-новому осмыслить и "классическую" (XVII - XIX веков) диалектику "самоизменения и изменения обстоятельств". Или формулируя специально для нашей цели - возможно и необходимо по-новому рассматривать теоретическое мышление Нового времени, иначе понять самого субъекта теоретизирования. И раскрываются неожиданные вещи. Приобретают неожиданный смысл некоторые, "мимоходом" брошенные замечания Маркса.

В XVII - начале XX века единый, по существу, процесс "изменения обстоятельств" и "самоизменения" ("Воздействуя... на внешнюю природу и изменяя ее, он (человек. - В.Б.) в то же время изменяет свою собственную природу")57 осуществлялся в двух расщепленных "формах существования", в двух самостоятельных направлениях человеческой деятельности, в двух сферах человеческого бытия.

Один вектор - на "изменение обстоятельств", вещей, природы за счет стандартизации, абстрактного упрощения и - в потенции - устранения живого труда, личностного субъекта из сферы собственно материального производства. Другой - на атомизацию индивида, на развитие "частного лица" (дома, в свободное время), на культивирование своего особого психологического мира, отщепленного от непосредственного участия в производстве. Вторая потенция реализовалась, в частности, в повышенной рефлективности (раздвоенности) и гиперкритицизме человека Нового времени до тех пор, пока он не вступает в ту или иную роль (но само вступление в роль остается - в условиях буржуазной цивилизации - делом свободного решения, будь то на рынке рабочей силы или на рынке идей...). Я сейчас не говорю о механизме детерминации такого свободного решения, я лишь подчеркиваю реальную возможность и необходимость выбирать между работой и работой, работой и голодом, Сциллой и Харибдой.

Разорванные и социально противопоставленные друг другу, эти сферы деятельности все же являются "полусферами", "магдебургскими полушариями" развития общественного субъекта (попросту - каждого человека) в Новое время. Само их противопоставление - необходимое условие и форма развития и личностных и социальных определений Homo sapiens'а в XVII - XIX веках.

Между этими "магдебургскими полушариями" заложена, начиная с XVII века, "прокладка", еще более усиливающая их тяготение друг к другу и еще более затрудняющая их сопряжение. Эта "прокладка" - производство идей, духовное производство, в частности научно-теоретическая деятельность, дающая "душу" (план, цель, технологию, рациональное обоснование) процессу изменения обстоятельств, непосредственному материальному производству, и дающая "тело" (печатно отстраненное развитие мысли) процессу самоизменения. И именно благодаря своей "прокладочной" роли производство идей (и определение самого субъекта этого производства - теоретика) оказывается в Новое время глубоко двусмысленным, даже антиномичным.

Поскольку производство идей ориентировано на производство вещей, постольку оно - производство идей - реализуется как "естественное знание", "знание о мире"58. Конечно, в такой устремленности теоретического внимания односторонне и замкнуто развивается некое всеобщее определение мышления, которое именно за счет своей отщепленности от других определений достигает в XVII - XIX веках предельной силы и парадоксальности.

Мышление реализует здесь наиболее резко свою всеобще необходимую направленность от субъекта (на предмет), что методологически означает необходимость постоянной тождественности субъекта самому себе и возможность поэтому свести это себетождественное "нечто" к "ничто".

Мышление - в этой устремленности - жестко фиксирует внеположность предмета познания и тем самым включает внутрь теоретического понятия определение предмета как "непонятного" (= незнаемого), долженствующего быть понятным (= познанным), как - проблемы. И - в том же определении - мышление вновь и вновь рационализирует свой объект, делает его понятным, во всяком случае, могущим быть понятным (эйнштейновское "бегство от чуда"), что снова предполагает новое определение предмета как непонятного, загадки...

Мышление - в этой своей устремленности - раскрывает предмет только как возможность (но не действительность) субъекта, возможность орудия, обихода, возможность "понимания пещеры как жилища"...