От него к ней и от нее к нему. Веселые рассказы

– Я полагаю, все это можно оставить и втуне… – говорил Логин Савельич. – Потому где мне обо всех упомнить? Мне впору только о своем грехе думать… потому там ведь не так, как здесь. Там утреннее бдение, часы, литургия, вечернее бдение, всенощное, да еще правила разные… Ну-ка, учти!..

– Все-таки Федора-то Леонтьича с семейством следовало бы помянуть… Отец ведь крестный Ванечкин…

– Ну его к богу! Шестой месяц семьдесят рублей должен и не отдает, а на три дня брал.

– А сестру Софью Савельевну?

– Эту бы и можно, да женщина-то она неосновательная! Неделю с ней в мире, а неделю в ссоре, – так что за радость?..

Спустя четверть часа семейство Оглотковых перебралось из столовой в спальную. На столе лежала пелена и бисерный колпачок под паникадило. Аграфена Гавриловна сбирала мужа в дорогу и доставала из комода белье.

– К причастному-то дню я положу тебе сорочку с вышитой грудью… – говорила она.

– Зачем? Ничего лишнего не надо! – крикнул Логин Савельич. – Коли человек кается, так должен быть в смирении, а не о наряде думать. Положи пару белья, полотенце, платки, а новый сюртук я на себя надену.

– Пирожков с грибками не испечь ли, пока кухарка-то спать не легла?

– Говорят тебе, что не токмо что масла, а и горячей пищи вкушать не буду!

Часу в двенадцатом Оглотков тяжело вздохнул и отправился в молодцовую. Молодцы повскакали с мест и начали запахивать халаты.

– Завтра я в лавку не приду, – сказал он им. – Я еду на неделю в новгородский монастырь и там говеть буду. Кузьма Федоров над вами старший остается. Слушаться его, не пьянствовать, со двора не ходить и по трактирам не шляться… Поняли?

– Поняли-с… – отвечали молодцы.

– А теперь простите меня, Христа ради, в чем согрешил перед вами или обидел вас…

Логин Савельич поклонился до земли.

– И нас простите… – заговорили молодцы и также поклонились.

Спустя еще полчаса Логин Савельич хотел уже ложиться спать, как вдруг за дверями спальной послышался чей-то кашель.

– Кто там? Войди! – крикнул он.

– Это я-с… – отвечал старший приказчик Кузьма Федоров и вошел в спальную. – Я к вам, Логин Савельич, можно сказать, с почтительною просьбою. У меня вот тут письмо к дяденьке и пять рублев, так как они, значит, в Новгороде проживают по своей старости, так ежели вам не в труд… Сделайте милость… свезите…

Оглоткова даже в жар кинуло.

– Да что я вам, почтальон достался или рассыльный? – крикнул он во все горло.

Приказчик юркнул за дверь.

– Ну, чего ты сердишься? Ложись спать и спи спокойно! – утешала его жена. – Завтра пораньше встать да послать за каретой… Мы тебя на железную-то дорогу всем семейством проводим…

– Господи! Только этого недоставало! – всплеснул руками Оглотков. – Да что я, на три года в Китай еду, что ли? Карету! Да что у нас, деньги-то бешеные? Это наказание!

– Молчу, молчу, не сердись только!

– Да нельзя не сердиться, матушка! Ты ведь сама знаешь, что дальние проводы – лишние слезы, а между тем провожать хочешь. Что же это и за говение для меня будет, коли ежели без лишений? Ведь я толком тебе говорил, что у меня тяжкий грех на душе и его как следует замолить надо.

– Замаливай, Господь с тобой! Я за твое здоровие калачиков по тюрьмам разнесу… Пусть молятся за тебя заключенные-то…

Жена не посмела его больше тревожить, укрылась халатом и умолкла.

* * *

Прошло уже несколько дней, как купец Оглотков сидел в части. Однажды поутру он вышел из арестантской комнаты и шел по коридору в сопровождении солдата, как вдруг сзади себя услышал следующий женский голос:

– Служивый, погоди маленько! Дай заключенному калачика подать!

Оглотков обернулся и остолбенел. Перед ним стояла жена и держала в руках калач. Сзади нее виднелся старший приказчик Кузьма Федоров с корзинкою, наполненною пирогами и сайками.

– Вы зачем здесь? – крикнул Оглотков после некоторого молчания и ринулся на них с кулаками.

Приказчик в недоумении попятился, а Аграфена Гавриловна уронила из рук калач и, как сноп, опустилась на близстоящую скамейку.

– Пожалуйте, господин купец, здесь драться не приказано. Идите, куда вам следовает, – проговорил солдат и схватил Оглоткова за рукав.

Говельщик

С натуры

Великий пост. Первый час дня. В трактир входит пожилой купец и садится за стол около буфета.

– Давненько у нас бывать не изволили, Родивон Захарыч… – приветствует его из-за стойки буфетчик.

– По нынешним дням нашему брату и совсем бы по трактирам-то баловать не следовало, – отвечал купец. – Собери-ка чайку поскромнее.

– Уж не говеть ли задумали?

– Говею. Грешим, грешим, так тоже надо и о душе подумать.

– Это точно-с.

Купец вздыхает. Служитель подает чай.

– Это что же такое? – спрашивает купец, указывая на блюдечко с сахаром.

– Сахар-с… – отвечает служитель и пятится.

– То-то сахар! Ты меня за кого считаешь? За татарина, что ли? Убери блюдечко и принеси медку или изюмцу…

– А ведь это, Родивон Захарыч, я полагаю, одна прокламация только, что вот, говорят, будто этот самый сахар бычачьей кровью очищается. Потому учтите, сколько бы этой крови потребовалось, – замечает буфетчик.