От неолита до Главлита

Да… ну… это ещё можно… и это позволить можно… но этого… этого… никак пропустить нельзя! (указывая на места в книге).

Сочинитель

Для чего же, смею спросить.

Цензор

Для того, что я не позволяю, — следовательно, это не позволительно.

Сочинитель

Да разве вы больше, г. цензор, имеете права не позволить печатать мою Истину, нежели я предлагать оную?

Цензор

Конечно, потому что я отвечаю за неё.

Сочинитель

Как? вы должны отвечать за мою книгу? А разве сам я не могу отвечать за мою Истину? Вы присваиваете себе, государь мой, совсем не принадлежащее вам право. Вы не можете отвечать ни за образ мыслей моих, ни за дела мои; я уже не дитя и не имею нужды в дядьке.

Цензор

Но вы можете заблуждаться.

Сочинитель

А вы, г. цензор, не можете заблуждаться?

Цензор

Нет, ибо я знаю, что должно и чего не должно позволить.

Сочинитель

А нам разве знать это запрещается? разве это какая-нибудь тайна? Я очень хорошо знаю, что я делаю.

Цензор

Если вы согласитесь (показывая на книгу) выбросить сии места, то вы можете книгу вашу издать в свет.

Сочинитель

Вы, отнимая душу у моей Истины, лишая всех её красот, хотите, чтобы я согласился в угождение вам обезобразить её, сделать её нелепою? Нет, г. цензор, ваше требование бесчеловечно; виноват ли я, что истина вам не нравится и вы её не понимаете?

Цензор

Не всякая истина должна быть напечатана.

Сочинитель

Почему же? Познание истины ведёт к благополучию. Лишать человека сего познания — значит препятствовать ему в его благополучии, значит лишать его способов сделаться счастливым. Если можно не позволить одну истину, то должно уже не позволить никакой, ибо истины между собою составляют непрерывную цепь. Исключить из них одну — значит отнять из цепи звено и её разрушить. Притом же истинно великий муж не опасается слушать истину, не требует, чтоб ему слепо верили, но желает, чтоб его понимали.

Цензор

Я вам говорю, государь мой, что книга ваша без моего засвидетельствования есть и будет ничто, потому что без оного не может она быть напечатана.

Сочинитель

Г. цензор! Позвольте сказать вам, что Истина моя стоила мне величайших трудов; я не щадил для неё моего здоровья, просиживал для неё дни и ночи: словом, книга моя есть моя собственность. А стеснять собственность, как говорит премудрый Кун, никогда не должно, ибо чрез сие нарушается справедливость и порядок. Впрочем, вернее засвидетельствование ваше можно назвать не значащим, ибо опыт показывает, что оно нисколько не обеспечивает ни книги, ни сочинителя. Притом, г. цензор, вы изъясняетесь слишком непозволительно.

Цензор (гордо)

Я говорю с вами как цензор с сочинителем.

Сочинитель (с благородным чувством)

А я говорю с вами как гражданин с гражданином.

Цензор

Какая дерзость!

Сочинитель

О, Кун, благодетельный Кун! Если бы ты услышал разговор сей, если бы ты видел, как исполняют твои законы, если бы ты видел, как наблюдают справедливость, если бы видел, как споспешествуют тебе в твоих божественных намерениях, тогда бы… тогда бы справедливый гнев твой… Но прощайте, г. цензор, я так с вами заговорился, что потерял уже охоту печатать свою книгу.

Знайте, однако ж, что Истина моя пребудет неизменно в сердце моём, исполненном любви к человечеству и которое не имеет нужды ни в каких свидетельствах, кроме собственной моей совести.

1805

Пнин не дождался публикации этой сценки: он умер 29 сентября 1805 года, а 12-й номер «Журнала Российской словесности» за 1805 год, где она была опубликована, вышел, по-видимому, в декабре. Издатель журнала Н. П. Брусилов снабдил посмертную публикацию примечанием, напоминающим краткий некролог: «Вот одно из последних сочинений любезного человека, которого смерть похитила рано и не дала ему оправдать на деле ту любовь к Отечеству, которая пылала в его сердце. Счастлив тот, кто и за гробом может быть любим!»

Сценка приведена (с некоторыми пропусками и искажениями) также в книге А. М. Скабичевского и в книге В. Я. Богучарского «Из прошлого русского общества». Последний так комментирует эту сценку: «Знаменательно, что диалог Пнина появился в печати с разрешения той же цензуры и мог несколько смягчить гнев божественного Куна. Какие вулканы должны были иначе клокотать в груди Куна, если бы он узнал, что через много-много лет после появления в печати статьи Пнина сидел над рукописями авторов сделанный в 1841 г., невзирая на поразительное невежество, почётным членом отделения русского языка и словесности при Академии наук знаменитый цензор Красовский и делал на рукописях свои замечания»[11].