Начальник Главлита Б. Волин 8 апреля 1935 года доносит Молотову (тогда — председателю Совнаркома): «На протяжении ряда лет в произведениях некоторых писателей-коммунистов и комсомольских поэтов и прозаиков упоминались имена Троцкого, Зиновьева, Каменева и др. в положительном контексте, иногда в сопоставлении с именем Ленина: А. Безыменский (сборник стихов с предисловием Троцкого), А. Жаров (стихотворение, посвящённое Троцкому), И. Уткин („О рыжем Мотеле“), Г. Никифоров („У фонаря“), Ю. Либединский („Неделя“), Артём Весёлый и др. Эти же имена и в таком же контексте имеются в произведениях других писателей: С. Есенин („Песнь о великом походе“), Зазубрин (бывший троцкист, „Два мира“), М. Козаков („Девять точек“), В. Инбер („Клопомор“) и др. Хотя с 1931 года при переизданиях Главлит эти места изымал, в библиотеках до сих пор немало старых (до 1931 года) изданий такого рода книг, свободно выдающихся читателю. В связи с проводимыми изъятиями из библиотек троцкистско-зиновьевской литературы, не следует ли подвергнуть проверке, а затем и изъятию этого рода книг? В библиотеках имеются в значительном количестве произведения этих писателей в новых, очищенных цензурой, изданиях». Для облегчения задачи главный цензор предлагает в заключение такую оригинальную меру: «Совершенно невозможно, что писатели-коммунисты ни разу не ставили перед органами цензуры вопроса об изъятии из библиотек этих книг, что они не проявляют здесь инициативы, хотя им, писателям, легко было бы указать на произведения, где допущены подобные ошибки за истекшие годы»[132]
. Другими словами, каждый писатель должен высечь самого себя: «обязан был самодоносом», как сказали бы в девятнадцатом веке… Более того: как в конце двадцатых годов брошен был призыв «Ударники в литературу», так спустя несколько лет появился другой: «Писатели — в цензуру». Такой призыв был озвучен генеральным секретарём Союза советских писателей А. А. Фадеевым в установочной статье 1939 года «Коммунистическое воспитание трудящихся и советское искусство»: «В жизни писателя и в жизни театра большую роль играют такие органы, как Главлит и Главрепертком. Это необходимые органы социалистического государства, находящегося в капиталистическом окружении. Эти органы мы должны укреплять. (…) Всем известно, что эти органы делают немало ошибок. Они делают их иногда в сторону попустительства буржуазной идеологии. (…) Главлит и Главрепертком должны быть укомплектованы более квалифицированными силами, в том числе и из самих работников искусства».Вопрос, заданный начальником Главлита, решён был «положительно». В результате проведённой акции, растянувшейся на многие десятилетия, по причинам «персонального характера» изъятию подверглись десятки тысяч книг, в том числе и художественных. Абсолютным чемпионом в этой области был, конечно, Троцкий, что полностью соответствовало его статусу «врага № 1» в глазах Сталина и его окружения. Редкое произведение из эпохи Гражданской войны, художественное в том числе, вышедшее до ссылки Троцкого в 1927 году, обходилось без упоминания имени «председателя Реввоенсовета». За ним следовали Бухарин и Каменев: первый из-за того, что очень интересовался литературными вопросами и не раз выступал с «направляющими» статьями (например, по поводу «есенинщины»); второй, попавший в опалу в конце двадцатых годов, постоянно снабжал своими вступительными статьями книги издательства «Academia», председателем правления которого он был до ареста. По этой причине, в частности, погибло немало книг русских классиков.
Для «облегчения» работы и выявления особо опасных авторов Главлит в содружестве с органами госбезопасности трижды (в 1940, 1950 и 1960 годах) выпускал сверхсекретный «Список лиц, все книги которых подлежат изъятию из библиотек общественного пользования и книготорговой сети». Список 1950 года включал, например, свыше пятисот имён репрессированных авторов. Приблизительно десятую часть их составляли литераторы — с пометами в скобках после фамилии: «художественная литература» (иногда с расшифровкой «поэзия», «драматургия», «поэзия», «литературная критика»). Как рекомендовалось Отделом пропаганды и агитации, «вопрос о том, кому надлежит посылать список лиц, произведения которых изымаются, должен решить сам Главлит по согласовании с Министерством госбезопасноти»[133]
. В связи с этим даже спецхраны крупнейших библиотек получали его на короткое время; затем список подлежал уничтожению или передаче в «спецотделы для секретного делопроизводства», если таковые в библиотеке имеются. Вот только один из документов того времени: «Акт. Настоящий составлен директором ленинградского филиала Музея Ленина тов. Никитиным П. Е. и зав. Библиотекой тов. Лисовской Е. П. в том, что по распоряжению Ленобллита от 12 янв. 1961 г. уничтожен путём сожжения „Список лиц, все произведения которых подлежат изъятию“, как утративший силу. 31.01.1961 г.»[134].