Идём по алфавиту дальше… Андрей Белый с очерками «Ветер с Кавказа», воспоминаниями «Начало века» и книгой «Мастерство Гоголя»: первая попала в спецхран только за то, что автор упоминает о встречах в Тбилиси с грузинскими поэтами Паоло Яшвили и Тицианом Табидзе (первый покончил с собой накануне ареста в 1937 году, второй расстрелян тогда же), а также с погибшим Всеволодом Мейерхольдом; вторая и третья — за предисловия к ним Л. Каменева. Рядом — книга «Говорит Ленинград» Ольги Берггольц, конфискованная за «чувство обречённости и пессимизма»: изображённые в стихах страдания, голод, повальная смерть ленинградцев — всё это не вписывалось в парадно-фанфарный героизм, предписанный начальством.
За книгой Ольги Берггольц обнаружит читатель первое издание сборника статей Александра Блока «Россия и интеллигенция. 1907–1918», вышедшее в Москве в 1918 году. В дальнейшем, надо сказать, эти статьи печатались более или менее свободно (по крайней мере — в полных собраниях сочинений), но книгу, по-видимому, погубил гриф эсеровского издательства «Революционный Социализм», помещённый на титульном листе вместе с лозунгом этой партии: «
Рядом — книга прозаика Н. В. Богданова «Первая девушка. Романтическая история» с пометкой Главлита: «Все издания» (она выходила дважды в издательстве «Молодая гвардия» в 1929 и 1933 годах). В ней затронута уже упоминавшаяся очень модная в литературе конца двадцатых годов тема половой распущенности в комсомольско-молодёжной среде. В начале тридцатых партия приказала эту вечную тему «закрыть» и объявить несуществующей. Читатель, может быть, вспомнит слова некоей дамы, уже в годы «перестройки» авторитетно заявившей по телевидению: «Секса в нашей стране нет!» Между прочим, это не было её открытием: в конце двадцатых годов, когда вышла книга Богданова, Луначарский заявил на одном из писательских собраний, что половой вопрос в СССР «окончательно решён», в связи с чем появилась забавная эпиграмма:
Идём дальше и видим на полках все зарубежные издания книг нобелевского лауреата Иосифа Бродского: до эмиграции он не смог выпустить на родине ни одной. Наконец, завершают этот ряд книги другого (и первого по литературе) русского нобелевского лауреата — Ивана Алексеевича Бунина, выходившие некоторое время в советской России в двадцатые годы, но главным образом — в русских эмигрантских издательствах Парижа и Берлина.
В этом ряду не упомянуты ещё десятки книг писателей, фамилии которых начинаются на ту же самую букву. Среди них, в частности, однотомник Эдуарда Багрицкого, изданный в 1934 году и конфискованный всего за одну стихотворную строчку: «кони Примакова», так как комкор В. М. Примаков был арестован и расстрелян в 1938 году по делу так называемого «военно-фашистского заговора»; «все произведения» (такова резолюция Главлита) Григория Белых, погибшего в ГУЛАГе в 1938 году, автора (совместно с Л. Пантелеевым) знаменитой в своё время «Республики Шкид». Не избежала такой же участи даже вполне безобидная крошечная книжечка Л. Ю. Брик «Щен. Из воспоминаний о Маяковском» (Молотов, 1942, запрещена в том же году местной цензурой) — маленький рассказ о любимой собаке Л. Ю. Брик и В. В. Маяковского, адресованный, скорее всего, детям. Цензоры, должно быть, увидели в этом невинном рассказе «принижение образа великого поэта», поскольку в нём опубликованы шутливые записки, письма и забавные рисунки Маяковского. Тем самым они предвосхитили случившийся спустя шестнадцать лет, в 1958 году, разгром редакции «Литературного наследства», выпустившей 65-й том серии под названием «Новое о Маяковском» с включением упомянутых писем и рисунков. По мнению Отдела пропаганды ЦК КПСС, «содержание тома вызвало возмущение советской общественности, (…) чувство протеста у читателей, любящих Маяковского как великого поэта революции», а «буржуазная пресса использует эту книгу в целях антисоветской пропаганды…»[141]
Излишне, по-видимому, говорить, что в этом ряду читатель обнаружит все без исключения книги писателей трёх волн русской эмиграции. Знакомство с другими буквами алфавита общей картины принципиально не изменит…
Мартиролог убитых режимом произведений русской (и не только русской!) литературы с трудом поддаётся исчислению. Запрет тех или иных произведений порождал постепенно эффект цепной реакции, или снежного кома. Политика тотального «библиоцида», неуклонно проводившаяся с 1917 года, привела к поистине ужасающим результатам: её последствия чувствуются до сих пор и, возможно, будут сказываться ещё долгое время. Замечательно сказал об этом Иосиф Бродский в предисловии к тому «Избранной прозы» Марины Цветаевой, вышедшему на русском языке в Нью-Йорке в 1979 году: