От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война

И все же было бы категорически неправильным утверждать, что работа на RTVi вызывала у нас исключительно отрицательные эмоции. В первую очередь весь этот политический негатив скрашивался за счет общения с коллегами, которые, несмотря на существенные различия в возрасте и опыте, были настоящими профессионалами. Некоторых следует отметить особо, потому что судьба крайне редко дарит нам шанс познакомиться и поработать бок о бок с людьми, у которых можно учиться по-настоящему. Вообще, учиться, если у вас есть к этому занятию врожденный талант, можно у каждого человека. Потому что у каждого человека обязательно есть какие-то достоинства, которых вы сами лишены. Иначе все люди на Земле были бы одинаковыми! Но иногда на нашем пути встречаются и абсолютные человеческие бриллианты, и тогда начинаешь ценить каждую минуту, проведенную в их обществе.

Юлька называла их – «мои старики». И первым, просто следуя хронологии, необходимо назвать Анатолия Агамирова, легендарного музыкального обозревателя радиостанции «Эхо Москвы», с которым она познакомилась еще несколькими годами раньше. К моему огромному сожалению, Анатолию Суреновичу не нашлось места в нашем телеэфире, хотя Юлька несколько раз пыталась продавить Гусинского на съемки цикла программ, построенных на рассказах Агамирова. Знаете, есть такой штамп: «человек интересной судьбы»? Или «человек удивительной судьбы», если журналист склонен к более эмоциональному подходу к материалу. Так вот, я штампы не очень люблю, но здесь вынужден сразу признать свое поражение: я не могу найти более подходящую характеристику для Анатолия Суреновича!

«Сегодня я тружусь на ниве радиовещания в единственном мне доступном качестве: говорю по радио о музыке. С годами выявил такую закономерность: чем дальше текут годы, тем музыки все меньше, а слов наоборот. Какая-то девальвация понятий. Баланс найти невозможно… Да и повторяю: ничему другому не обучен, ничего другого не умею. Так что считайте, сколько раз на музыке запнулся, столько раз и правду сказал, остальное весьма приблизительно», – это кусочек из его «Завещательного мемуара», перечитывая который, я слышу голос Анатолия Суреновича. И знаю, что он кокетничает!

Анатолий Агамиров мог рассказывать, и делал это совершенно блистательно, не только о музыке, но и о литературе, о театре, об истории и о людях, делавших ее, потому что всё это и все они были составной частью его биографии. К сожалению, очень короткой. На «Эхе Москвы» над Агамировым всегда посмеивались и дразнили «Маклаудом»[50], мол, он бессмертный, потому что иначе не мог бы лично знать такое количество знаменитых людей, от Луначарского до Пастернака, от Эрдмана до Любимова. А он их действительно знал, причем не понаслышке.

Гусинский так и не внял Юлькиным просьбам. Для него подобный формат «телелекции» был совершенно непонятен, хотя на советском и российском телевидении такие программы всегда пользовались устойчивой популярностью. Достаточно вспомнить циклы Ираклия Андроникова, Юрия Лотмана или более поздние программы Виталия Вульфа и Эдварда Радзинского. Но Владимиру Александровичу от подобных разговоров становилось скучно, поэтому Юлька сама слушала Анатолия Агамирова, а потом пересказывала мне его истории и расстраивалась, что не может запечатлеть эту «уходящую натуру». Анатолий Суренович умер в 2006 году, ему было всего шестьдесят девять лет – совершенно не возраст для нынешнего времени! Но он очень тяжело болел. Последние месяцы он вел свои программы, практически уже потеряв зрение. Хотя это никак не чувствовалось, потому что он не читал, а рассказывал. Просто напрямую обращался к своим собеседникам: «Богему я признаю только в одном месте – в опере Пуччини!» Разве такое можно сказать, не имея на то достаточных оснований?