От одного корня

Василий Мироныч опять отер пот, обильно проступавший на его высоком лбу, и попросил налить еще стаканчик.

— Годков десять, пожалуй, будя, еще ты на хуторе-то на эфтом не сидел, и занеси меня нелегкая в ходоки… поверенные то ись, — поправился он. — И что я греха претерпел, скажу тебе — страсть!..

Я недоумевающе взглянул на него:

— Ну, уж и греха?

— А ты как думал?.. Одно слово — склыка… Возьмем, к примеру, подводу. Надоть куда по мирскому делу ехать — подводы нет!.. Бьешься, бьешься… И к старосте-то, и к десятскому, — нет тебе подводы, да и шабаш!.. Иди, мол, к Прохору, его черед… А к Прохору придешь, — не мой черед, говорит, я онадысь свой отбыл: к становому сотского возил… Ступай к Аношке!.. А у Аношки, глядишь, одна кобыла, да и та ожеребилась только… Что ты поделаешь?.. А уж чтоб за Аношку кто поехал — и в уме не держи!.. Не такой народ… Да так-то ходишь, ходишь, бывало, по порядку, да ни с чем и воротишься… Ах, пусто бы вам!.. Ведь раз, что ты думаешь, так и отмахал на своих на двоих до города!

— Это пятьдесят верст-то?..

— А как ты думал!.. Вот он, мир-то…

— Да ты бы уж свою-то лошадь?..

— С чего ж эфто убыточиться-то? — с легким оттенком обидчивости возразил Василий Мироныч. — Это, надо прямо сказать, расточителем быть свово добра… Ты ее оторвешь, лошадь-то, от работы — ан рупь… Да еще кое время… А то и целковым не отделаешься… Их, целковых-то, на добрых людей не напасешься!..

Василий Мироныч попросил налить еще стаканчик.

— Аль теперь возьми ты сходку… тоже мир собрался… мир, — повторил он иронически, — а я так полагаю, один эфто беспорядок и больше ничего… Теперь мы с тобой… аль купцы где соберутся… по делам. Один говори, другой слушай… А там другой заговорил… На мой сгад кабыть так. Теперь сходка… Кто во что горазд!.. Тот свое горланит, тот свое… Рази это порядок?.. Одна смута…

Я вполне согласился с ним.

— А уж поналягут в чем — сполняй!.. У тебя, можа, дела — посев там на стороне аль коммерция какая торговая, а ты с бадиком^{3} по окнам ступай: десятским аль становому самовары ставь; да эфто еще не беда — хорошему человеку услужить, — мгновенно поправился Василий Мироныч, — мир, мол, порешил — скоряйся!.. То ли вот купецкое дело! — ни тебе мир, ни тебе…

— Да ведь и у них и общество, и выборы, и всё…

— Что обчествo!.. Сравнил… У них так: захотел ты там, ну, к примеру, в головы, аль куда, ну обчество… А не захотел — живи себе особняком… Заплатил там, что причитается, и свят… Ни ты кого, ни до тебе никому делов нету… А ведь тут, ты тo подумай, — связа!.. Ты хочешь на гору, а самое это обчество-то тебя за ногу, да за ногу… Никакого антересу нету… Ну, возьми теперь землю. Кабы особняк-то у меня был, что мне?.. В раз бы я ее и навозцем угодовал, земельку-то, и ветелочек бы насадил кое место, а посеял-то бы чем хотел… Ну, а теперь — шалишь! Я вот в позапрошлом году гречишки малость посеял, — так, осьминник, — так что ж ты думаешь, ведь так и сгинула дуром!..

— Вот тебе на! Как же это она сгинула?

— А вот распорядки-то наши мужицкие всё… мир-то эфтот… обчествo-то…

Василий Мироныч даже рассердился.

— Да что же с гречихой-то сделалось?

— Скотина разбила…

— А пастухи-то чего ж глядели?

— А пастухам что?.. Кабы свое, ну — так… Да что пастухи… Их тоже винить нечего… Одно дело — не углядишь, особливо свинью, а другое… Вольно ему, говорят, гречиху сеять, коли во всем клину ее нет… ради его осьминника не проклажаться тут… Что поделаешь-то? — Мир!.. А я еще, признаться, гречишки-то у Чумакова, Праксел Алкидыча, две мерки выпросил на семена… Уж такая-то ядреная была, такая-то ядреная!..

Василий Мироныч легонько вздохнул и опрокинул верх донышком порожний стакан.

— Э-э… ты что же это, любезный?.. Что, Миколай Василич, признаться, распарился — невмоготу…

— Ну вот там, распарился!..

Я опять стал наливать ему.

— Ну что с тобой делать, чай пить — не дрова рубить… Наливай, видно, еще!..

— Вот ты, Василий Мироныч, все толкуешь, что ваш мирской порядок не хорош, особняк лучше, мол… Ну, как же ты тогда хоть со скотиной-то обошелся-бы?

— Это ты насчет чего? Насчет кормов, что ль?..

— Да. Теперь вот гуляет она стадом по всей мирской земле, ей и способно, а как же она будет вертеться на пяти-то десятинах, на особняке-то?

— Зачем вертеться… Да я у тебя же корма сниму… Были бы деньги, а то кормов хватит… Еще повольней мирских.

— Ну, ты, положим, снимешь, а другой кто? Ему, может, не на что снять-то? Василий Мироныч удивленно взглянул на меня.

— Заработает… запашет там, аль еще чего сработает…

— Заработок на другое нужен… А вот на корма-то нету?..

— А кому какое дело? Наживи… Кто не велит… Я ведь нажил, ну и он наживи…

— А может, у него в башке-то поменьше твоего, — нажить-то?.. Иль счастья ему нет…

Василий Мироныч окончательно рассмеялся.

— И вздумал что, Миколай Василич!.. Ах-ха-ха!..