«От отца не отрекаюсь!» Запрещенные мемуары сына Вождя

А как офицер во время войны может искупить свою вину? Только кровью смыть. У отца не было другого выхода, как отправить меня на фронт. Он по моим глазам понял, о чем я думаю. Сказал: «Это не наказание, а поощрение получается, надо бы тебе еще десять суток гауптвахты дать, чтобы подумал о своем поведении. Нет, не десять, а пятнадцать!» То, что я к тому времени был полковником, меня от гауптвахты не спасло. Вот такие были у меня «привилегии», как у сына товарища Сталина. Я единственный полковник в Красной Армии, который побывал на гауптвахте. Как положено отбыл срок, в Алешинских казармах[26], без поблажек. Думал, что после гауптвахты отец позовет меня и спросит, осознал ли я свои ошибки, но мы не встретились. Вручили мне приказ и стал я командовать хорошо знакомым мне 32-м гвардейским истребительным авиаполком, бывшим 434-м[27]. Один из друзей пошутил, что мне повезло, мол, мог бы я получить за свои грехи 586-й истребительный женский[28]. Я на это ответил, что мне это не грозит. Кто такому «бабнику» женский полк доверит? Слово «бабник» я намеренно беру в кавычки, поскольку таковым себя не считаю. Выпить люблю, есть такое, но по части женского пола не свирепствую. Этот ярлык ко мне приклеили совершенно незаслуженно. Мне-то что? Мне как с гуся вода. Я к слухам и сплетням отношусь спокойно. А вот жене Гале было обидно. Такого про меня насочиняют, что не знает, бедная, что и подумать. Я Галю очень любил, но из-за таких вот «сочинителей» нам пришлось расстаться. Под конец войны. Она сама так решила. Сказала, что так всем будет лучше. И мне, и ей, и детям. Не знаю, кому от этого на самом деле стало лучше? Мы расстались, но развода не оформили. Как будто надеялись на что-то. Любовь, может, и прошла, но не совсем. Что-то осталось. Что-то всегда остается. Если это настоящее чувство.

В феврале 1943 года я принял полк у своего товарища и тезки Васи Бабкова[29], получившего другой полк, тоже гвардейский. С Васей мы дружили, но после войны наши пути разошлись. Он остался в Германии, а я продолжал службу в Московском округе. Потом, когда меня арестовали, пути разошлись окончательно. И не только с ним одним. Я никого не осуждаю – жизнь. Жизнь сводит людей и разводит. Исключение – самые близкие. Тут счет иной и отношения иные.

Мечта сбылась! Я на передовой! Командую полком! Ни дня без боевых вылетов! Какое там «ни дня»! Приходилось делать по нескольку в день. Обстановка на Северо-Западном направлении была очень сложной, да и я жаден до неба чрезвычайно. Следил за собой, пытался не увлекаться, не терять осмотрительности в небе. Помнил, что отвечаю теперь не только за себя и за свою машину, но и за весь полк. В перерывах между вылетами приходилось заниматься рутиной. У комполка бумажной работы тоже хватает. С войны так повелось, что первым делом – бой, а бумаги уже после. Это верно. Можно по уши в бумаги закопаться, а тебя разбомбят – и привет. К бумагам у меня сформировалось не особо почтительное отношение. Что-то мог подмахнуть, не вникая, что-то мог перепоручить подписать заместителю. Это мое качество впоследствии обернулось против меня. Им воспользовались для того, чтобы меня очернить. Впрочем, когда ничего не находили, высасывали факты из пальца. Не раз.