«От отца не отрекаюсь!» Запрещенные мемуары сына Вождя

У адъютантов был такой приказ. Если сомневаешься, нужно ли пропускать ко мне посетителя или нет, то лучше пропусти. Минуту-другую я всегда могу выкроить. Если пойму, что человек пришел не по делу, разверну. Если по делу – то помогу. Поэтому мои адъютанты посетителей не отпихивали. Если видели, конечно, что вопрос спокойно может решить мой зам по тылу генерал-майор Теренченко[211], то направляли к нему. Теренченко мог уладить любое дело. В 18-м, под Царицыном, он со своим пулеметом в одиночку сорвал атаку белогвардейцев. Отец лично вручил герою награду – маузер, а Ворошилов при этом присутствовал. Об этом славном эпизоде знал весь округ. Личное знакомство с Ворошиловым и помогало Теренченко решать любые вопросы. Отец его тоже помнил. Время от времени спрашивал: «Как там идет служба у моего «крестника»? Не обижаешь его? Смотри!» Теренченко был дважды «крестником» отца. В 18-м отец его наградил, а в 38-м приказал освободить из тюрьмы, куда Теренченко попал по ложному доносу. Враги народа не просто написали донос на честного офицера, который мешал им устраивать свои грязные дела. Они еще и ложные улики сфабриковали. Теренченко писал по инстанциям, пытался доказать, что ни в чем не виноват, однако ему не верили. Тогда он написал отцу и вскоре был освобожден. Еще один наглядный пример того, что порой без обращения на самый верх не обойтись. Жизнь порой подкидывает сложные «сюрпризы». Теренченко потом шутил, что тюрьма пошла ему на пользу – сел майором, а вышел полковником. Я знал племянника Теренченко Михаила. Он был летчиком, сгорел в своей «пешке» под Воронежем летом 42-го.

Когда в приемной дежурил Миша Дагаев, пройти ко мне совсем не составляло труда. Миша происходил из семьи обрусевших осетин. Обрусеть он обрусел, но кавказскую широту души не утратил. Помогать людям было Мишиной страстью. Я знал его еще по 25-й школе, мы вместе учились. После войны Миша обратился ко мне за помощью. Мать его умерла во время войны. В пустую квартиру временно поселили полковника НКВД. Война закончилась, но полковник не спешил освобождать Мишину квартиру. Сначала кормил обещаниями, а потом сказал, что Миша один и ему квартиры из нескольких комнат много. Пусть получает жилье поскромнее. А у полковника – семья. Жена, двое детей, теща. А теща эта была соратницей самой Землячки[212] и заседала в Комиссии партийного контроля[213]. Землячку не любили. Отец говорил, что она предана делу революции, но излишне сурова. А Ворошилов называл ее не иначе как «ведьмой». Теща полковника, видимо, была под стать Землячке. Она отбивала все попытки Миши добиться справедливости. Миша уже готов был согласиться на одну комнату в своей бывшей квартире, но ему и этого не давали. А получить другое жилье он не мог, поскольку был прописан в Москве на отдельной жилплощади. Миша кружился как белка в колесе. Вроде бы действовал, пытался добиться, но вопрос с квартирой оставался нерешенным. Я сначала хотел найти управу на энкавэдэшника, но потом передумал. Почувствовал, что так действовать не стоит. Сразу же пойдут слухи. Начнут говорить, что Василий Сталин ради своего друга выбросил на улицу офицера с семьей. Я к тому времени уже привык к тому, что обо мне ходят нелепые слухи, а мои поступки выворачивают наизнанку. Взял Мишу к себе адъютантом и помог получить квартиру в новом доме. Приятно было помочь другу. Не думал я тогда, что Миша начнет устраивать за моей спиной делишки, прикрываясь моим именем. Хороший характер и доброе сердце еще не гарантия честности и порядочности. Но про Мишины делишки я узнал только во время следствия. Все, конечно, «повесили» на меня. Мишу я не виню. Он, конечно, повел себя недостойно, воспользовался моим доверием в личных целях. Но он же и жизнь мне спас.