От Пекина до Берлина. 1927–1945

Правда, отдельные команды немцев, вооруженных фаустпатронами, в первые дни штурма Берлина вели весьма успешную борьбу с танками и нанесли нашим танковым войскам весьма ощутимые потери. Однако успех был кратковременным. Как только танковые войска перестроились и стали тесно взаимодействовать со своими пехотинцами – роль фаустников в обороне Берлина свелась почти к нулю. Против фаустников успешно боролись стрелки-автоматчики, прикрывающие танки Находчивость и смекалка бойцов помогли увеличить огнестойкость брони, танки дополнительно получили бронеэкраны, пусть примитивные, но весьма эффективные. Фаустпатрон, ударяясь в экран, терял кумулятивную прожигающую силу, и броня оставалась неуязвимой.

Таким образом, это грозное средство против русских танков – фаустпатрон, на который возлагал большие надежды Гитлер, – оказалось не таким уже грозным. Сознание бессилия порой приводит в дикое безумие. Мы это видели своими глазами. Представьте себе толпу в четыреста юнцов. Каждому не более пятнадцати лет, все в черных школьных кителях. Идут вдоль улицы навстречу нашим штурмовым отрядам. На плечах белые фаустпатроны, с виду напоминающие графины, насаженные на метровые палки. Гитлер бросил этих юнцов против наших танков.

Что с ними делать? У наших бойцов не поднимается рука открывать огонь по ним. Командиры стали запрашивать по радио:

– Как быть: пропускать вперед или открывать огонь?

– Воздержитесь от стрельбы, найдите способ обезоружить их.

Вспышки желтых ракет, обозначавшие наш передний край, не остановили юнцов. Вот они уже вплотную приблизились к нашим позициям и, заметив орудия, повозки, исступленно бросились на них. Полетели фаустпатроны. Они рвали в клочья людей, лошадей. Пришлось открыть ответный огонь. Увидев, как падают идущие впереди, остальные повернули обратно.

Эго произошло днем, 26 апреля, после взятия аэродрома Темпельхоф. Толпа юнцов вышла из Тиргартена и двигалась по Колоненштрассе на боевые порядки 28-го гвардейского стрелкового корпуса.

Ну, кто так воюет, даже в самых отчаянных условиях? Кто мог послать детей на верную смерть?

Если бы в самые невыносимо трудные дни обороны Сталинграда мы так безрассудно бросали людей, то едва ли удалось бы удержаться не только на западном, но и на восточном берегу Волги.

За час до начала артподготовки знаменщик 220-го гвардейского стрелкового полка 79-й гвардейской Стрелковой дивизии сержант Николай Масалов принес знамя полка к Ландвер-каналу. Его сопровождали два ассистента. Гвардейцы знали, что перед ними главный бастион фашистской столицы, знали, что здесь находится ставка Гитлера и главный узел связи, через который главари третьего рейха еще продолжают руководить своими войсками, вынуждая их вести бессмысленные кровопролитные бои.

Путь к центру Тиргартена с юга преграждал глубокий с отвесными бетонированными берегами канал. Мосты и подступы к ним густо заминированы и плотно прикрыты огнем пулеметов. Только дружным и стремительным рывком можно преодолеть этот грозный и опасный рубеж.

От Ландвер-канала до Фоссштрассе и имперской канцелярии, в подземелье которой укрывался Гитлер, осталось не более четырехсот метров. Подступы к имперской канцелярии обороняли батальоны особой бригады лейб-штандарт «Адольф Гитлер». Командовал бригадой верный слуга Гитлера, матерый нацист Монке.

Гвардейцы начали мелкими группами выдвигаться к рубежу атаки. Одним предстояло форсировать канал вплавь на подручных средствах, другим решительным броском проскочить сквозь ливень свинца через Горбатый заминированный мост. А на противоположной стороне лишь бы зацепиться за первый дом. Потом наших гвардейцев не удержать, они пойдут вперед через проломы стен, через подвалы. За их плечами большой опыт уличных боев…

До атаки осталось минут пятьдесят. Наступила тишина, как перед бурей тревожная, напряженная. И вдруг в этой тишине, нарушаемой лишь треском пожаров, послышался детский плач. Словно откуда-то из-под земли, глухо и призывно, звучал голос ребенка. Плача, он повторял одно, понятное всем слово: «Муттер, муттер…»

– Кажется, это на той стороне канала, – сказал товарищам Масалов.

Оставив у знамени ассистентов, он пришел к командиру:

– Разрешите спасти ребенка, я знаю, где он.

Ползти к Горбатому мосту было опасно. Площадь перед мостом простреливалась огнем пулеметов и автоматических пушек, не говоря о минах и фугасах, запрятанных под коркой асфальта.

Затрещали пулеметные очереди. Сержант Масалов полз вперед, как лист, прижимаясь к асфальту, временами прячась в неглубоких воронках от снарядов и мин. Не забывал ощупывать каждый бугорок, каждую трещину на асфальте, чтобы не нарваться на мину. Вот он пересек набережную и укрылся за выступом бетонированной стенки канала. И тут снова услышал ребенка. Тот звал мать жалобно, настойчиво. Он будто торопил Масалова. Тогда гвардеец поднялся во весь рост – высокий, могучий. Блеснули на груди боевые ордена. Такого не остановят ни пули, ни осколки.