От Пекина до Берлина. 1927–1945

Я долго всматривался во вражеские позиции, но его засаду найти не мог. По быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то прямо. Продолжаю наблюдать. Слева – подбитый танк, справа – дзот. Где же фашист? В танке? Нет, опытный снайпер там не засядет. Может быть, в дзоте? Тоже нет – амбразура закрыта. Между танком и дзотом на ровной местности лежит железный лист с небольшой грудой битого кирпича. Давно лежит, примелькался. Ставлю себя в положение противника и задумываюсь: где лучше занять снайперский пост? Не отрыть ли ячейку под тем листом? Ночью сделать к нему скрытые ходы.

Да, наверное, он там под железным листом в нейтральной зоне. Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул. Дощечку осторожно опускаю в траншею в таком положении, в каком и поднимал. Внимательно рассматриваю пробоину. Никакого сноса, прямое попадание, значит, фашист под листом.

– Там, гадюка! – доносится из соседней засады тихий голос моего напарника Николая Куликова.

Теперь надо выманить и «посадить» на мушку хотя бы кусочек его головы. Бесполезно было сейчас же добиваться этого. Нужно время. Но характер фашиста изучен. С этой удачной позиции он не уйдет. Нам же следовало обязательно менять позицию.

Работали ночью. Засели до рассвета. Гитлеровцы вели огонь по переправам через Волгу. Светало быстро, и с приходом дня бой развивался с новой силой. Но ни грохот орудий, ни разрывы снарядов и бомб – ничто не могло отвлечь нас от выполнения задания.

Взошло солнце. Куликов сделал «слепой» выстрел: снайпера следовало заинтересовать. Решили первую половину дня переждать, так как блеск оптики мог выдать нас. После обеда наши винтовки были в тени, а на позицию фашиста упали прямые лучи солнца. У края листа что-то заблестело: случайный осколок стекла или оптический прицел? Куликов осторожно, как это может делать только самый опытный снайпер, стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Гитлеровец подумал, что он наконец-то убил советского снайпера, за которым охотился четыре дня, и высунул из-под листа полголовы. На это я и рассчитывал. Ударил метко. Голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки, не двигаясь, блестел на солнце до самого вечера…»

Такими были снайперы в 62‑й армии. Было бы неверно говорить только о снайперах из стрелкового оружия, у нас было не мало снайперов артиллеристов и минометчиков. Такие командиры-артиллеристы, как Шуклин и минометчик Бездидко, своим метким огнем славились на всю армию. Мимо батареи Шуклина не мог безнаказанно пройти танк противника, а минометы Бездидко «могли поражать противника через дымоходную трубу». Так острили бойцы.

Я не могу забыть артиллерийского снайпера-бронебойщика Протодьяконова, с которым я лично беседовал в своем блиндаже, куда он явился по моему вызову. По национальности он якут, рослый и сильный физически. Он один остался из всего расчета со своей 45-миллиметровой пушкой между траншеями нашими и противника, в лощинке на северном скате Мамаева кургана. Он так хорошо маскировался, что танкисты противника узнавали об этой пушке тогда, когда уже или горели или были подбиты.

Один раз его все же заметили и засекли по его выстрелу и, конечно, открыли по нему массированный артиллерийский огонь. Оптический прицел пушки был разбит осколком снаряда, но пушка уцелела, а расчет пушки в единственном числе также остался невредим. И тогда Протодьяконов не бросил пушку, он начал прицеливаться в танки противника, наблюдая за ними через ствол орудия. И как только в отверстии ствола появлялся танк, он быстро заряжал орудие и бил по танку прямой наводкой.

С Протодьяконовым я снова встретился 9 мая 1972 года в Сталинграде, на Мамаевом кургане. Конечно, он изменился так же, как и я за эти 30 лет. Но мы узнали друг друга. Он напомнил мне нашу беседу в моем блиндаже в 1942 году.

«Ты меня спрашивал, где стоит твоя пушка? Я тебе сказал: «Моя пушка стоял там, а возле лежал я сам. Я ждал, когда танк фашиста себя хорошо показал, тогда я стрелял и танк горел». Ты мне сказал: «Молодец! Хочешь чай?» Я сказал: «Люблю крепкий чай». Ты мне давал этот крепкий чай, я пробовал, а это был коньяк. Спасибо тебе, я так говорил».

Бой в городе – это особый бой. Тут решает вопрос не сила, а умение, сноровка, изворотливость и внезапность. Городские постройки, как волнорезы, разрезали боевые порядки наступающего противника и направляли его силы вдоль улиц. Поэтому мы крепко держались за особо прочные постройки, создавали в них немногочисленные гарнизоны, способные в случае окружения вести круговую оборону. Особо прочные здания помогли нам создать опорные пункты, из которых защитники города косили наступающих фашистов огнем пулеметов и автоматов.