От первого до последнего слова

– Тамар, разрешите, я выйду, – тихим грозным голосом попросил Долгов.

Она отмахнулась от него.

– Заведующий отделением ее должен был делать! И все об этом знают! – торжествующе заключила врачиха. – И он ее как будто сделал! Вы пришли, больной спал. Вы операцию провели и ушли до того, как больного разбудили! И больной-то не какой-нибудь простой, а со значением больной, из министерства! И завтра супруга его будет заведующему ручку целовать за то, что он ее муженька из беды выручил! А доктор Долгов в это самое время как раз дежурство закончит и на автобусе на кафедру поедет, какому-нибудь следующему ослу диссертацию писать!

– Да почему ослу, никакому не ослу… Можно мне выйти, Тамара Павловна?

Она с грохотом отодвинула стул и поднялась, вся пылая праведным гневом.

– Вот если бы я была ваша жена, – выговорила она с отвращением, – я бы вас на порог не пустила, дикаря такого! Человек может великие тыщи зарабатывать, а ходит в дырявых носках!

Долгов быстро посмотрел на свои ноги в шлепанцах. Он оперировал в самых обыкновенных шлепанцах, – трудно шесть часов выстоять в ботинках! – и никаких дырок не обнаружил.

– На пятке, – подсказала Тамара Павловна.

– Что?

– Дырка на пятке, – повторила она и отвела глаза.

Долгов покраснел. Не так, как краснеют взрослые, почти тридцатилетние дяденьки, сдержанно, с достоинством, скулами и немного шеей, а так, как краснеют пацаны, – и лбом, и щеками, и ушами, и даже нос, кажется, зардел немного, и загривку стало жарко.

Он выскочил за дверь в бесконечный больничный коридор, прошмыгнул на площадку, прикрыл за собой дверь и натянул носок так, чтоб не видно было дырки. Потопал ногой в шлепанце и посмотрел. Носок теперь сбился гармошкой, и было неудобно. И не поделаешь ничего. Запасных носков у него не было, придется дежурство так доживать, в рваных. И как это он не уследил!..

Он закурил и стал смотреть в окно, на больничный двор. Он знал этот двор наизусть. Вон заколоченная будка, в ней раньше была проходная, а потом проходную перенесли, когда добавился еще один лечебный корпус. Вон «Газель», которая привозит продукты в больничную столовку. Вон облупленная дверь прачечной, и возле нее курит санитар по кличке Ильич, и с ним какие-то толстые тетки, которых Долгов отсюда не узнавал, должно быть, столовские. Машин на стоянке было мало, почти все врачи разъехались – как правило, только дежурные задерживались в больнице после часу дня, – однако огромный полированный джип главного врача все еще был на месте.

Некоторое время Долгов уныло раздумывал о том, что, должно быть, такие машины, как этот самый джип, бывают только у необыкновенных людей с каким-то необыкновенным умением жить. Сам Долгов так жить не умел. Его собственная раздолбанная «пятерка» уже который день не ездила, что-то с ней случилось – то ли стартер, то ли свечи, в этом он тоже не разбирался, – и дочь в детский сад приходилось возить на двух троллейбусах и метро.

И зачем эта дура Тамара испортила ему настроение?.. Дежурство еще только начинается, и бог знает, что впереди, а он стоит у окна, глядя на пыльный августовский больничный двор, и так себя не любит, что хоть волком вой!

Дернуло сквозняком, стукнула оконная рама, Долгов оглянулся. На площадку выскочил анестезиолог Андрей Петрович – в зубах сигарета, рукава закатаны так, что видны волосатые страшные ручищи, на шее золотая цепь шириной в большой палец.

– Разбудил? – негромко спросил Долгов.

– А то! – невнятно из-за сигареты пробасил анестезиолог. – Все окейно, Дмитрий Евгеньевич! А ты чего? Дежуришь сегодня?

– Дежурю.

– Может, того?..

– Чего?

– Накатим по поводу твоего дежурства? По маленькой!

Накатывать Долгов отказался, чувствуя себя кем-то средним между святым и недоумком. Анестезиолог смотрел на него с насмешливой жалостью.

Долгов никогда не пил на работе – никогда, и точка. Слишком часто и слишком близко он видел врачей, погибающих от фатального, непреодолимого, неконтролируемого желания «накатить по маленькой». С тех пор как в первый раз, на шестом курсе, он сделал аппендэктомию вместо дежурного хирурга, который к тому времени, когда поступил больной, уже не мог не то что оперировать, а просто держаться на ногах.

– Ну что, коллега, – с отвращением сказала ему тогда операционная сестра, – валяйте! Ваш звездный час пробил. Все остальные все равно в коме!

И он сделал операцию – сам, один! – и еще долго потом таскался к дядьке, которого он оперировал, в глубине души удивляясь, что дядька после его вмешательства не только не помер, но даже поправляется!..

…Зачем эта самая Тамара испортила ему настроение?!

Он вернулся в ординаторскую, опять сел за шкаф и взялся за книгу. Анестезиолог притащился за ним и вовсю флиртовал с Тамарой, и Долгов был рад, что они заняты друг другом.

«И в этот ужасный день, еще утром, Шарика кольнуло предчувствие», – вдруг прочитал он в книге и засмеялся.

– Ты чего, Дмитрий Евгеньевич?

– Это я читаю, – объяснил Долгов и опять засмеялся. Андрей залез к нему за шкаф, стал тянуть книгу из рук и бросил, когда понял, что это не анекдоты, а вполне серьезный автор – Михаил Булгаков!..