От первого лица

Уфф, наконец-то, вот он, Holiday Inn… ну и толпа тут в лобби… это из-за морозов – никому не охота на улице встречаться, все собрались в тепле. Так, Маша, ты где? Ага, вижу – слепой не заметит – во-первых, возвышается над всеми, versta kolomenskaya, как некоторые выражаются, во-вторых, самая красивая здесь… и везде тоже, между прочим.

– Маша!

– Наконец-то… наконец-то… почему ты так долго?

– Я бежал изо всех сил, чуть не затоптал половину Нью-Йорка по дороге. Маша… как же я тебе рад!

– Я тоже…

– Ты почему расстроенная? Что вообще происходит? Как ты здесь?

– Не обращай внимания, просто устала, весь день в дороге, и перенервничала.

– Из-за чего?

– Из-за всего… я вдруг подумала – я прилечу, а ты здесь не один, у тебя кто-то есть, а со мной ты так – на запасной случай, а тут я заявляюсь.

– Так, остановились. Нет у меня никого. И ты не запасной случай. Поняла? Теперь рассказывай, что происходит.

– Это правда?

– Это, Маша, правда.

Все очень странно, говорит, очень. Только давай не здесь разговаривать, тут очень шумно и как-то неуютно.

– Хорошо, конечно. А где?

– Давай поднимемся ко мне в номер. Тем более, я тебе привезла что-то.

– Конечно, пошли.

Я в лифте взял ее за руку и говорю – Маша, Маша, Маша…

Ну, мы до номера ее дошли с трудом, потому что… ну, короче, шли медленно… там еще в этом Holiday Inn такие коридоры длинные… мы останавливались на каждом изгибе… ты… и ты…

Проснулись часа в четыре дня, за окном уже почти сумерки. Ну как – проснулись… я очнулся, долго соображал, где я и что вообще происходит, с трудом встал, добрел до телефона – так и есть, всё пропустил, все звонки, которые еще три часа назад казались безумно важными, а теперь… а теперь – да пошли вы все.

Маша, вижу, зашевелилась – что-то ищет под одеялом.

– Ты что потеряла?

– Мне кажется, что прилетела я все-таки в трусах.

– Не стал бы исключать такой вариант. Ты вообще производишь впечатление состоятельной девушки.

– Ты идиот… хотя и остроумный… witty, как говорится… сделай, пожалуйста, кофе, и давай я тебе все-таки расскажу, как я здесь оказалась.

– Давай. Кофе сейчас будет. И я тебя люблю, кстати.

Это все так странно, сказала Маша, просто очень. Помнишь, ты был у нас дома, мама еще хачапури делала?

– Да. Обидный вопрос, но да, помню.

– А разговор про человека, который на тебя похож – помнишь?

– Ну.

– Он появился.

90-е

Лет пять, наверное, этот страх меня не отпускал. Он был настоящий, липкий, параноидальный, когда мерещатся тени за каждым углом и заснуть не можешь в темноте. Чего боялся? Кого? Что придут и потребуют сотрудничать? Что все вокруг узнают про ту бумажку? Уже не вспомнишь… Тем более, что капитан тот оказался, действительно, человеком слова – никто ко мне так и не обратился. Или не до меня им стало?

Уходить – медленно, постепенно – страх начал году, наверное, в восемьдесят восьмом, не раньше. Когда стало ясно, что все вот это, что творилось тогда вокруг – перестройка, гласность, ускорение, газеты, кооперативы, выборы, – не кампания очередная, нет, похоже, оказалось, они это всерьез затеяли. Какой-то мужик в «Московских новостях» статью написал в восемьдесят девятом – «Как меня вербовали» называлась – про историю, очень похожую на мою, потом съезд этот… и вот тогда я поверил всерьез.

Окончательно страх ушел, конечно, только тогда, в августе, когда, стоя в толпе, я увидел, как набрасывают трос на шею Дзержинскому. «Давай!!!» – орали вокруг, и я вместе со всеми. В этот момент из подземного перехода выбежала тетка в метрополитеновской форме. «Вы чего творите?! – истошно закричала она, и все замерли. – Там же метро мелкого залегания, вы сейчас дыру пробьете, в нем же сколько весу! Туда его валите, на другую сторону!» Толпа начала ржать, и тогда я понял – всё.

Все, сказал я Юльке, стоявшей рядом, это конец, они уже не поднимутся, мы отбоялись. И я тебя люблю, кстати.

Любишь – женись, ответила она, и мне стало не до Дзержинского и всего остального, вокруг творящегося, – даже если бы в тот момент на площади высадились инопланетяне и поинтересовались, что за бардак здесь происходит, я бы не стал отвлекаться, а продолжал ее целовать.

Победу над прошлым и начало новой жизни отмечали широко, до середины сентября не могли остановиться – в гости ходили, у себя принимали, все друг друга зазывали на какие-то бесконечные праздничные пьянки, вспоминали, пережевывали подробности, делились ошеломительными сегодняшними новостями – хотелось длить и длить это ощущение.

В те дни на каком-то застолье неожиданно всплыл Илья, которого потерял из виду года за два до этого. Не нарочно, просто в то лихорадочное время всех куда-то уносило – и разбегались легко, потом так же безмятежно собирались снова.

Я Илюхе обрадовался. Он, конечно, редкостный аферист, но это само по себе не грех, если человек не жлоб и не подлец. Он-то ко мне бросился вообще как к родному, что тоже было приятно. Что ты, спрашиваю, где, как дела-то?