От первых проталин до первой грозы

— Да не творог, а розгу дам. «Творрра, творрра!» — опять уверенно повторил скворец.

— Ну, что ты с ним сделаешь? — рассмеялся Пётр Иванович. — Как тут сердиться на такого озорника? Домой я пришёл только к обеду.

— Ну, как успехи? — спросил Михалыч. — Кое-что поймали, — скромно ответил я и показал клеточку со снегирями.

— О-оо! Снегири! — воскликнул Михалыч. — Да ещё самец и самочка. С красной грудкой — это самец.

Я утвердительно кивнул головой.

— Отлично, отлично! Неси их ко мне в кабинет. Давай обновим нашу вольеру.

Снегири были посажены. После тесной клетки, где они просидели полдня, птицы очень обрадовались просторному помещению, стали перелетать — с жёрдочки на куст и обратно. Потом оба спустились на землю, и тут же, не обращая на нас внимания, начали с аппетитом есть коноплю.

— Вот как проголодались! — негромко сказал Михалыч и, обняв меня за шею, добавил: — Итак, дружище, начало положено. Квартира уже не пустует теперь. Нужно и нам с тобой в нашем саду ловлю птиц наладить, да и подкормить их тоже не мешает. Ишь как стараются! Голод, брат мой, штука страшная.

СКВЕРНАЯ ИСТОРИЯ

Воскресенье — это был единственный день недели, когда мы с Серёжей отдыхали от школы, от крика, от несносной зубрёжки. Но воскресенье кончалось, и впереди нас ждало целых шесть дней чего-то серого, однообразного и совсем безрадостного.

К тому же и на улице было невесело. Зима наступила сразу, но какая-то недружная: то снег, то мороз, а то вдруг дождь пойдёт. Снег раскиснет, в воздухе сырость, туман.

В один из таких невесёлых деньков мы с Серёжей завтракали на перемене, стоя в передней.

Мимо нас проходил Вася. Он шёл задумавшись, видимо что-то соображая. Уже пройдя мимо, он вдруг вернулся и, конфузливо потупясь, спросил:

— Ребята, у вас рубля в долг не найдётся? Я отдам. Мамка получит за стирку, и отдам. Мы с Серёжей смущённо переглянулись.

Денег ни у кого из нас не было: мама считала, что они нам не нужны, и никогда не давала.

— Нет, честное слово, нет. Нам на руки не дают, — отвечали мы. А я даже карманы вывернул. — Вот, смотри, только платок.

— Я верю, — угрюмо ответил Вася и как бы про себя добавил: — Нужно очень. Мамка больна.

— А ты у Елизаветы Александровны попроси, — неожиданно раздался за его спиной голос Митеньки. Мы все разом обернулись. Он стоял позади нас, ласково улыбаясь.

— Хочешь, я сам для тебя попрошу, скажу, что ты стесняешься? предложил он таким же вкрадчивым, сладеньким голоском.

— А хочешь, я тебе в морду залеплю? — весь вспыхнув, ответил Вася.

— Грубиян, мужик! — бросил ему Митенька и, повернувшись на каблучках, юркнул в комнату.

— У, сволочь поганая! — задыхаясь от злости, проговорил Вася.

— За что ты его? Он же помочь тебе хотел, — вступился я.

— «Помочь, помочь»! Знаю я его помощь. Выставиться перед Лизихой захотел. Вот, мол, какой я добрый, хороший! Только меня не ценят.

Десятиминутная перемена кончилась. Мы все опять сели за книги и тетрадки.

Я сидел над грамматикой и никак не мог заставить себя учить глаголы. Всё думал о Васе. Вот у него больна мама. Ему Зачем-то нужен рубль, может, купить лекарства, может, еду купить, а рубля нет, и достать негде. Как приду домой, попрошу у мамы. Она добрая — она даст.

Васе в этот день, видно, было совсем не до учения. Оп сидел, нервно потирая лоб, несколько раз вставал выходил куда-то.

— У тебя что, живот болит? — грозно окрикнула его Лизиха.

— Ничего у меня не болит, — ответил он, садясь на своё место.

— Тогда чего же ты бегаешь? Устал, бедненький, отдохнуть захотел?

Вася промолчал.

Я так и не выучил глаголов, но время подвигалось уже к двум. Уже недолго до конца. Может, и не спросит.

Вошла служанка тётя Поля и заговорила с Лизихой о хозяйственных делах.

«Слава богу, хоть немного времени, да оттянет».

Тётя Поля спросила, что купить на ужин, и попросила денег на покупки.

— Принеси мой кошелёк. Он в спальне на тумбочке.

Тётя Поля пошла и тут же вернулась:

— Там нет кошелька.

— То есть как нет? Я же его утром сама положила. Ослепли все, под носом ничего не видят! — заворчала Лизиха, вставая, и направилась в спальню сама.

Прошло несколько минут. В коридоре послышались тяжёлые торопливые шаги. В комнату вошла Елизавета Александровна. Лицо у неё было багрово-красное. Глаза сузились в крохотные щёлочки.

— Кто взял мой кошелёк?! — задыхаясь от ярости, с трудом выговорила она.

Мы все разом подняли голову от книг и тетрадей и в немом ужасе глядели на обезумевшую старуху.

— Кто взял мой кошелёк?! — ещё страшнее прохрипела она. — Сознавайтесь. Иначе хуже будет!

В комнате царила мёртвая тишина. Страшные, змеиные глазки перебегали с одного ученика на другого, стараясь пронзить насквозь.

— Я в последний раз спрашиваю! — Она сделала минутную паузу. — Не сознаётесь? Ну хорошо! — При этом она грузно повернулась и пошла обратно в спальню.

— Что теперь будет? — нервно проговорил кто-то

— Всех перепорет, — ответил другой. — Будет бить, пока не узнает…