От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

На протяжении нескольких лет активной военной и дипломатической деятельности с 1812 по 1823 год император Александр не терял из виду суровых реальностей миротворческой деятельности в Европе и не прекращал тяжелой работы [Орлик 1998: 29–35; Rey 2012; Schroeder 1994: 225–229]. Несмотря на то что наступали моменты, когда вера в себя и сила духа покидали его, русский император показал себя стойким и прагматичным реалистом, нацеленным на военные победы и обеспечение безопасности. Примеры этой динамики можно увидеть в докладе от 24 июня (6 июля) 1818 года, который для Александра подготовил Каподистрия, один из двух министров иностранных дел и один из тех либералов, которые, как некоторые полагают, оказали влияние на дипломатию103. После описания дипломатических принципов, соблюдаемых правительством России с того момента, как Парижские договоры довершили дело всеобщего умиротворения, в докладе анализировались ключевые вопросы, требующие рассмотрения на Аахенском конгрессе. Российское правительство, как писал Каподистрия, стремилось поддерживать политические отношения ассоциации европейских государств «под охранительной (conservateur) эгидой международного права (du droit des gens)». Основываясь на принципах истины, доброжелательности, умеренности и справедливости, союзные государства действовали, чтобы обеспечить соблюдение заключенных договоров в духе согласия, дружбы и доверия, во всяком случае публично. Встречи в Аахене продолжили политический процесс, начатый в Вене и Париже, окончательные результаты которого не вызывали сомнений. Проще говоря, союзные государства, обогащенные просвещенным опытом, нацелились на обеспечение мира и всеобщего процветания. При подготовке доклада Каподистрия отметил сходство со всеми официальными переписками между союзниками начиная с 1815 года, включая договоры и акты, заключенные до и во время этих переговоров. В дополнение министр иностранных дел привел обзор инструкций, высланных русским дипломатам, и их доклады в Санкт-Петербург. Основываясь на этих источниках, был проведен анализ отношений между Россией и проводимой союзными государствами политикой, в частности, были рассмотрены конкретные различия в понимании европейской системы.

В то время как Австрия и Британия желали вести переговоры в рамках полномочий Четверного союза, император Александр обуславливал свою позицию исходя из братского и христианского союза (отсылка к Священному союзу, Всеобщему европейскому союзу и Великому союзу)104. Согласно Каподистрии, император стремился к единодушию, настаивая при этом на строгом следовании предписаниям договора. Чтобы выглядеть беспристрастным и бескорыстным, он предпочитал облечь любую дипломатическую дискуссию в регулярную и публичную форму. Другими словами, хотя Австрия и Британия стремились ограничить процесс принятия решений об общеевропейской политике Четверным союзом, Александр представлял себе более инклюзивный процесс с широким вовлечением всех европейских государств. Напряжение между Россией, стремящейся к единодушию, и союзниками, склоняющимися к эксклюзивным правам, проявлялось в дискуссиях по ряду проблем: по пармскому вопросу, по присоединению Испании к Заключительному акту Венского конгресса и по участию Баденского двора в принятии решений по региону Майн-Таубер105. Еще одной проблемой, рассмотрения которой желала Россия в рамках Всеобщего союза, была отмена работорговли. На Лондонской конференции Португалия и Испания достигли соглашения с Британией по конкретным мерам по ограничению работорговли106. Россия применила похожий подход, созвав Посольскую конференцию в Париже для переговоров по ликвидации долга Франции и сокращению размера оккупационных войск. Австрия, Британия и Пруссия, напротив, предпочитали, чтобы эти вопросы были решены до начала Аахенского конгресса107. Проходившие консультации иллюстрировали важность поставленного Каподистрией вопроса: лежит ли в основе европейской политической системы элитарный Четверной союз или более открытый Всеобщий союз. Каподистрия считал, что Австрия и Британия выступали за Четверной союз, а политика Пруссии оставалась неопределенной. Россия же, наоборот, выступала за более открытую систему, основанную на законности и открытости108.