От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

История умиротворения и мира после победы над Наполеоном в 1814–1815 годы предоставляет уникальную возможность увидеть, как европейские дипломаты, получившие воспитание и образование в духе реформизма конца XVIII века, отвечали на изменившиеся исторические условия, требовавшие творческого мышления, и на переоценку социальных и политических ожиданий. Усилия европейских посленаполеоновских миротворцев увенчались успехом в некоторых аспектах и провалились в других. Их политика могла быть как прогрессивной и дальновидной, так и зашоренной и эгоистической. Они вышли из мира, разделенного великими державами, стремящимися к богатствам и созданию империй, – из мира, наполненного насилием, предубеждениями, жестокостью и эксплуатацией, – но они также направляли общество, частью которого они были, к постепенному принятию либерально-демократических изменений. Главный результат их труда заключался в том, что общество Европы, истерзанной двумя десятилетиями сражений и изнурительной дипломатии, стало чуть более цивилизованным и получило чуть больше плюрализма.

Внимание поколений исследователей было приковано к этому смешению старых и новых порядков, которое представляло из себя установление мира, завершившее эпоху Французской революции и Наполеоновских войн[21]. Создавая работы на нескольких европейских языках, историки провели исследования высокого уровня, отражающие самые разнообразные аспекты – национальные, международные, политические, дипломатические, военные, стратегические и культурологические[22]. Недавние исследования подчеркивают новизну массовой мобилизации во время французских революционных войн и неординарность миротворцев, положивших конец этим войнам. От ведения полномасштабной войны до эволюции дипломатических протоколов в геополитические шахматы – везде в центре текущих подходов к исследованию этой эпохи стоит влияние новых идей и практик [Bell 2007; Schroeder 1994; Rey 2012]. Делая акцент на инновациях, исследователи утверждают, что работа над Венским мирным договором представляет собой не восстановление Старого порядка и дореволюционного мирового порядка, а, скорее, кодификацию новых правовых принципов и процедур ведения европейской политики и организации европейского общества. В работах П. Шредера и других исследователей красноречиво и убедительно предлагается интерпретация, согласно которой договоры, подготовленные в ходе Венского конгресса (1814–1815), заменили концепцию «баланса сил» XVIII века, создававшую условия для конфликтов, наживы и агрессии, новым пониманием европейского порядка или европейским равновесием (l’équilibre européen), основанным на взаимном сдерживании, многостороннем сотрудничестве («концерте»), соблюдении договоров, международном законе, принципе легитимности и правах государств и народов [Schroeder 1994][23].

Граница, проведенная между Вестфальской системой международных отношений, основанной на принципе баланса сил, и Венской системой, предлагавшей групповую систему для предотвращения агрессии со стороны великих держав, позволила исследователям последних лет увидеть в дипломатии эпохи Реставрации модель мирового управления XX и XXI веков. Таким образом, историки описывают новое европейское публичное право – изложенное в договорах 1814–1815 годов и выраженное в механизмах коллективной безопасности, установленных на конгрессах, конференциях и консультационных встречах союзников, – как предтечу европейской интеграции, Европейского парламента, Европейского союза, Организации Объединенных Наций и других современных институтов мироуправления. Дж. Митцен, например, отдельно отмечает принципы общеевропейского управления, провозглашенные на Венском конгрессе, описывая «европейский концерт» как «первую международную общественную власть». О. В. Орлик в анализе внешней политики России после 1815 года описывает Акт Священного союза (14 (26) сентября 1815 года) как европейскую идею императора Александра I, вид европейского единства, созданный для усиления охранительных принципов реакционизма, легитимности и реставрации. М. Джарретт также считает, что по замыслу Александра I «Система конгресса» должна была работать как «зачаточное мировое правительство» [Безотосный 2014: 557–561; Ghervas 2016; Орлик 1998: 11–22; Mitzen 2013: 4–5][24]. Работа по достижению прочного мира, основанного на многосторонних договорах, постоянном сотрудничестве и личных встречах на конференциях, направленных на решение старых проблем и возникающих кризисов, безусловно, требовала оригинального мышления и просвещенных взглядов; однако, когда историки используют такие анахронические формулировки, как «мировое управление», «своего рода “конституционный” порядок» и «европейское правовое пространство», они преувеличивают степень, в которой системная интеграция, поведенческая психология, современная юриспруденция и даже конституционная политика были характерны для начала XIX века[25].