От погреба до кухни. Что подавали на стол в средневековой Франции

Подобный случай, конечно же, следует полагать исключительным, обычно, если для детей знати и бастардов духовных лиц в самом деле находили приемные семьи, кормилиц и опекунов, которые поднимали их на ноги (а зачастую и вовсе — усыновляли), дети простолюдинов, если у них не оставалось в живых близкой родни или таковая не спешила принять их у себя, попросту оказывались на улице. Парижский Горожанин рисует в своем «Дневнике» страшные картины — детей, морозной зимой жмущихся к навозным кучам, от которых исходит какое-никакое, но все же тепло; малыши просят о подаянии таких же бедняков, истощенных голодной зимой. Подобные бедствия, по свидетельству того же автора, относились ко временам гражданской войны, которая развернулась между орлеанской и бургундской партиями, оспаривавшими регентство при безумном Карле VI, когда Франция стояла буквально на пороге катастрофы. Но даже в это время городские власти побеспокоились об основании приютов для маленьких сирот, где они могли оставаться вплоть до того момента, когда смогут уже самостоятельно позаботиться о себе. Подобные приюты содержались на деньги казны (королевской, сеньориальной или городской) и, конечно же, на пожертвования богатых благотворителей.

Горожанин, радуясь подобному исходу, говорит, что с этого времени у детей была каждый день миска супа — еды, обыкновенной для бедняцкого сословия. Сколь о том можно судить, приюты, где в качестве воспитателей обыкновенно выступали монахи и монахини, снабжались продовольствием того же типа, что полагалось низшему сословию: черным хлебом, кашами, овощами, дешевым мясом или рыбой и, наконец, молочными продуктами, причем фрукты полагались редким лакомством, а все остальное зависело от подачек конкретных благотворителей.

Подобный же распорядок царил и в богадельнях, или богоугодных заведениях, которые создавались зачастую как филиалы к больницам. Здесь доживали свой век бедные старики, увечные и неизлечимо больные, а также бездетные вдовы из простолюдинов, не имевшие возможности прокормить себя по тем или иным причинам.

Больницы создавались, опять же, для низшего сословия, т. к. священники и тем более аристократы лечиться предпочитали на дому. Исключением в данном случае были опасные инфекционные заболевания, требовавшие обязательной изоляции от общества, к примеру, чума или проказа. В этом случае в лепрозории или больнице оказаться мог и мелкий дворянин, и скромный кюре, причем происходило это далеко не всегда добровольным образом. В частности, сохранились воспоминания очевидцев о панике в городах во время опустошительной эпидемии «черной смерти», когда из страха перед заражением, больных (а порой и здоровых!) в лазарет насильно тащила толпа, причем среди жертв оказывались персонажи немалого достатка. В этом последнем случае рвение городского или сельского люда зачастую имело своей причиной желание вдоволь похозяйничать в опустевшем доме.

В любом случае, больницы и лепрозории до конца средневековой эры оставались также вотчиной монахов и монахинь тех монастырей, что налагали на себя обеты касательно ухода за больными. Питание в больницах было достаточно обильным — что полагалось необходимым для скорейшего выздоровления, однако должно было соответствовать низкому статусу пациентов, ничем не отличаясь в этом плане от прочих благотворительных заведений. Другое дело, что зажиточный человек, волею судеб оказавшийся в больнице, имел все возможности, чтобы через персонал или собственных слуг для себя лично закупать или приказывать готовить куда лучшие угощения, причем их количество и выбор зависели исключительно от его или ее личного вкуса и толщины кошелька.