От полуночи до часа кошмаров

Дорога наверх была какой-то… странной. Скорее всего, для описания этой дороги подходило слово «жуткий», но что-то внутри меня сопротивлялось такому варианту. Снаружи в зале все еще не горел свет, но Карл сменил свой карманный фонарик на переносной прожектор, который бросал яркий пучок света в густую темноту холла. Создавалось такое жуткое впечатление, что, пожалуй, в темноте было бы даже спокойнее. Яркий луч прожектора безжалостно выхватывал из темноты все признаки разложения, которые потихоньку овладевали когда-то, вероятно, весьма впечатляющим зданием, и создавал еще больший контраст с царящей кругом темнотой. Мы продвигались в пятне яркого света, который перемещался перед нами с той же быстротой, с которой шли мы сами, но чернота, в которую он упирался, была абсолютной, идеальной для появления всяких монстров и ужасов, которые обычно надежно спрятаны в самых глубинах нашего подсознания. Когда я вплотную к Карлу поднимался по ведущей наверх лестнице, мое сердце стучало так яростно, что мне казалось, будто все остальные слышат его стук.

Очень может быть, что так и было. Хотя, скорее всего, никто бы не обратил на это никакого внимания, потому что каждый был занят тем, чтобы не выказать свои собственные страхи и видения. Даже Эд притих и воздержался от комментариев.

Когда мы одолели лестницу, стало чуть полегче. Несколько мгновений прожектор Карла шарил туда-сюда без цели: скользнул по выступающим мраморным ступеням и каменным перилам, которые выглядели так, будто на них никак нельзя было опираться всем своим весом, скользнул по оштукатуренному перекрытию и на какой-то миг выхватил из темноты картину. Я даже не успел заметить, что было на ней изображено, возможно, это был портрет, так как у меня возникло шаткое, но идущее откуда-то из глубины неприятное ощущение где-то виденного. Луч прожектора скользнул дальше раньше, чем я мог различить какие-то подробности, но от этого не стало лучше. Напротив. Это было как в старом фильме ужасов, который я смотрел когда-то в юности: монстры кажутся тем ужаснее, чем меньше ты на них смотришь.

— Нам надо подняться еще на один этаж, — сказал фон Тун, когда мы достигли конца широкой наружной лестницы и очутились в высоком, отделанном деревом коридоре, на стенах которого висело множество картин в старинных рамах. — Я сожалею, что я причиняю вам такие неудобства, но наверху есть, по крайней мере, освещение.

Он слегка кашлянул, и я понял его. Даже я чувствовал, сколько усилий придется потратить, чтобы одолеть минимум пятьдесят выступающих каменных ступеней, ведущих наверх. К тому же они должны бы быть чуть пониже, чтобы их можно было преодолеть без особых усилий. Для мужчины в возрасте фон Туна это должно быть настоящей пыткой. Я спрашивал себя, зачем он вообще взял на себя это мучение. Однако ответ нашелся тут же, практически в это же мгновение: его комната тоже находится там, вот и все.

— Вы что, не можете потратиться на электроэнергию для нижних этажей? — язвительно спросил Эд.

— Чтобы сэкономить время, я включил только запасной генератор, — ответил Карл. — А его мощности не хватает для того, чтобы обеспечить все здание. Я займусь этим завтра с утра.

— Ну хорошо, будем надеяться, — сказал Эд. — В конце концов, я не хотел бы начинать свою новую жизнь миллионера в инвалидном кресле, если я сломаю себе шею в этой развалюхе.

— Ну ладно, хватит болтать, — не могу даже сказать, кому принадлежала эта фраза, но она имела свое действие. Эд мгновенно заткнулся, и я заметил на лицах всех остальных такую же довольную ухмылку, как, наверное, и у меня. Во всяком случае, весь остаток пути до верхнего этажа Эд промолчал, и мы отдыхали от его глупых замечаний.

Как нам и обещал Карл, на верхнем этаже был зажжен свет, если только это можно так назвать.