От полуночи до часа кошмаров

Он не был пристегнут, и последствия были ужасны. Ударом его с чудовищной силой бросило вперед на руль и откинуло уже с бессильно повисшими руками на спинку сиденья, чтобы сразу затем еще раз бросить вперед с еще большей силой. Эд сложился пополам как перочинный ножик, стукнулся лицом о руль, да на этот раз так сильно, что руль сломался, а затем поник как марионетка, нити которой были перерублены острым мечом.

У меня потемнело перед глазами. Автомобиль еще буксовал и вздрагивал, и еще до того, как мир вокруг начал постепенно блекнуть, я поймал себя на странной мысли, что меня очень удивляет, что все еще работает двигатель автомобиля, что я все еще слышу звон разбитого стекла, который стучал словно град. Тут я провалился в глубокую, всепоглощающую темноту.

Самым последним, что я видел, были торчавшие из крыши автомобиля, словно зубы дракона, острые концы крепостной решетки, которые вонзились в затылок Эда.

ПОЛНОЧЬ

Пытка. Это было все, на что хватало места в моем сознании. Жестокая, мучительная пытка, которая заполняла мою башку и распространялась пылающей волной в затылок и плечи. Я отчетливо и ясно почувствовал, что был без сознания и только что очнулся. 14, несмотря на яростный стук в затылке, я вспомнил все подробности кошмара, который мучил меня, пока я был без сознания: кипящий котел боли, различных эмоций и картин, которые объединяло только одно — все они были абсолютно невыносимые.

И все-таки в этот момент я желал только одного: снова потерять сознание.

Это случилось со мной не в первый раз, когда я очнулся с сильной головной болью, — я имел за плечами огромный стаж спеца по мигреням, — но в этот раз все было намного хуже. Когда я раньше просыпался ночами от приступа мигрени, измученный, жалкий (а таких ночей было без счета), я всегда воображал, что ничего хуже быть не может. И каждый раз оказывалось, что может быть и хуже.

И все-таки в этот раз это было по-другому. Я вынырнул из пылающей трясины боли и оцепенелости наружу, но на этот раз я был не в разобранной постели, которая намокла от моего собственного пота, а иногда и рвоты, а на чем-то твердом и холодном. И боль на этот раз была совсем другой. Это не была давящая изнутри боль, от которой, казалось, мой череп разорвется, она проходила какой-то пылающей бороздой от затылка к вискам, у которых как бы углублялась внутрь головы и колола. Я попытался инстинктивно поднять руку, чтобы согнать мучителя, сидящего на моем затылке, но мне это не удалось. Кто-то схватил меня за запястье и отвел мою руку в сторону с силой, которой я не мог, да и не хотел сопротивляться.

— Лежи спокойно. Сейчас она закончит.

— А если ты будешь брыкаться, то можешь быть уверен, твое лицо будет выглядеть не лучше, чем лоскутное одеяло.

— Что, пожалуй, выглядело бы неплохо, во всяком случае, лучше, чем сейчас, — добавил третий голос. Я не знал, кому он принадлежит, как и те два, но решил, что мне не нравится его обладатель.

Следующий, еще более глубокий укол заставил меня не только разувериться в правоте того, что говорил первый голос, но и подвинул границы моих собственных ощущений относительно того, какая боль является непереносимой. Я переносил приступы мигрени и посильнее, но это была какая-то совершенно другая боль. Это не была боль от травмы или оттого, что болело в моем собственном теле. Кто-то причинял мне боль, и это было самое унизительное, вызывавшим мою ярость.

В моей голове все закрутилось, как вихрь, который снова попытался погрузить меня в кошмар, из которого я с таким трудом очнулся. Может быть, я даже на какое-то мгновение снова потерял сознание, так как последнее, что я могу вспомнить, был тихий, металлический лязг, который исчез сразу, как только появился, как лязг монеты, которая вращалась и вот, на очередном обороте, соскочила.

— Ну, все. Больше я ничего не могу сейчас для него сделать, — вздохнул второй голос.

Я почувствовал отвратительный сладкий запах одеколона, он напомнил мне чувство слабой тошноты, с которым я проснулся для каких-то новых ощущений, совсем не приятных, и тут вдруг… Моя голова внезапно погрузилась в пылающую лаву. Мое лицо пылало в огне, а перед глазами вращались огненные вихри. Я закричал, начал вырываться, но те же сильные руки, которые уже удерживали меня и которым я не мог сопротивляться, схватили меня и удержали на месте. Казалось, они сделали это с удовольствием.

Возможно, в действительности это продолжалось всего несколько секунд, но для меня это показалось целой вечностью, пока нестерпимая боль на моем лице не превратилась в какое-то подобие переносимой.

— Мне кажется, теперь ты можешь его отпустить, — снова раздался второй голос. Женский, как я теперь понял. — Или ты хочешь в довершение всего переломать ему еще и запястья? — насмешливо добавила она.

— А это вовсе неплохая мысль, — снова голос номер три. На этот раз обладатель этого голоса мне не просто не нравился, я его возненавидел.