От «Понедельника…» до «Обитаемого острова»

— Санина, стойте! Я запрещаю!

И загородила Алене дорогу.

— А я полечу! — тихо, но уверенно сказала Алена, не отводя глаз от гневного лица своей директрисы.

— Я вам… выговор объявлю! — тяжело глядя на девушку, пообещала Кира.

— И зря это сделаете… Я все равно улечу!

— Нет, не полетите!

— Полечу!

— Молчать! — негромко и поэтому как-то особенно странно приказала Кира.

В комнате сразу резко потемнело, по углам сгустились сумерки, и там, в этих таинственных сумерках, возникло какое-то движение. Тень Киры со стены вползла на потолок и переломилась.

Сама она неожиданно увеличилась в размерах, угрожающе нависла над Аленой, та стала пятиться, выставив перед собой руки.

— Все равно… полечу… полечу… полечу! — тише, но все также настойчиво продолжала твердить девушка, опускаясь в кресло.

— Никуда ты не полетишь, девчонка! — гневно бросила Кира, страшная и прекрасная в этот момент.

Тьму, сгустившуюся в комнате, вдруг озарила ослепительная молния, воздух потряс громовой удар. Кира распростерла руки над скорчившейся в кресле Аленой и произнесла с мрачной торжественностью:

— Изымаю весну из сердца твоего! Вкладываю туда зиму!

В пустой приемной вспугнутый громовым раскатом представитель Кавказа, вскочив с кресла, непонимающе оглядывался.

— Что такое? — бормотал он, принюхиваясь. — Горим — не горим? — И выглянул в коридор.

Мимо деловито сновали сотрудники. Никто волнения не проявлял. Кавказец на цыпочках подошел к двери в кабинет. Прислушался. Все было тихо…

Мгла медленно рассеивалась. Сдвинув брови, угрюмо глядя перед собой, сидела за столом Кира Анатольевна. В глубоком кресле перед ней Алена с растерянной улыбкой терла пальцами лоб.

— Извините, Кира Анатольевна. У меня голова что-то… — неуверенно произнесла она.

— Ничего, ничего, — все так же мрачно откликнулась директриса.

— Кажется, я погорячилась, да? — неожиданно заискивающе спросила Алена.

Шемаханская отвела глаза.

— Возможно, я тоже погорячилась…

— Честно говоря, — продолжала Алена, ловя директорский взгляд, — я даже не припомню сейчас, с чего все началось… Наверное, чепуха какая-то… с моей стороны…

— Не трудитесь вспоминать, — поморщившись, молвила Шемаханская.

Алена отняла пальцы от лба, постепенно осваиваясь со своим новым состоянием. Лицо ее стало отрешенно-спокойным, вся она как-то выпрямилась, подобралась, сделалась собранной, внимательной и одновременно покорной.

— Позвольте заверить вас, Кира Анатольевна, что я приложу все усилия, чтобы под руководством нашего уважаемого Аполлона Митрофановича и под вашим личным контролем организовать хороший вечер во время приема волшебной палочки. Ведь это может иметь для вас большое, даже особое значение! Я правильно рассуждаю?

— Теперь совершенно правильно, — одобрила Кира.

— Благодарю за доверие! — Алена встала и пошла к двери. Кира тоже поднялась, последовала за ней. У дверей…

<…>[16]

Они вместе вошли в приемную.

— Наверно, каблук подвернулся, — оправдывая неожиданное недомогание, сказала Алена.

— Да, да, — подтвердила Кира. — Это скоро пройдет. Алена вышла. Стоявший за дверью представитель Кавказа сделал шаг и вежливо кашлянул.

— А? — Кира резко обернулась. — Что вы здесь делаете?

— Понимаете, — быстро заговорил представитель. — Мне подписать… секретаря нет… А тут — гром, молния, как в горах! Опять испытания, да?

— Да, да, — нетерпеливо сказала Кира. — Кроме вас тут никого не было?

— Никого! — заверил кавказец. — Совсем никого!

— Где ваш пропуск? Я подпишу…

— Пропуск? — переспросил он разочарованно. И тут же засуетился: — Пропуск, пропуск, где пропуск…

Он извлек кучу бумажек, положил перед Шемаханской на стол. Она взяла ручку.

— Где?

— Что?

— Расписываться где? — уже раздраженно спросила Шемаханская.

— Вот, вот. — Преданно глядя в глаза, он подсунул ей свой наряд.

Кира, не глядя, поставила подпись.

В лаборатории абсолютных неожиданностей стояла напряженная тишина. В углу горько всхлипывала Катенька, беспрестанно оттягивая вниз короткую, выше колен юбочку.

— …Раз и навсегда запомните, Катя, — стальным голосом наставляла девушку Алена Игоревна. — Я не потерплю в своей лаборатории таких вызывающих одеяний. Здесь не мюзик-холл!

Из другого угла на Алену с ужасом смотрела сквозь запотевшие очки ничего не понимающая Верочка.

— А если не хотите, милочка, уважать нашу нравственность, — продолжала Алена. — Что ж… Я никого не удерживаю!

Это было сказано нарочито громко. Сотрудники лаборатории ошеломленно притихли, стараясь не глядеть на начальника. В комнату входят чуть запыхавшиеся, румяные с мороза Ковров и Брыль.

— Все в порядке! — с порога весело докладывает Ковров, — Вот билет. Рейс триста тринадцать, место тринадцать, билет в восемь ноль две.

— И телеграмму послал, — объявляет, подмигивая, Брыль. — Встретит вас адресат, честь по чести. И дай вам бог, как говорится…

Алена холодно окинула взглядом веселых помощников.

— Вас, товарищ Брыль, я не просила ни о какой телеграмме. Напишите на мое имя докладную. Объясните свое отсутствие в рабочее время.

Брыль онемел.

— Ты что, Аля?.. — все еще улыбаясь, спросил Ковров, переводя взгляд с начальницы на плачущую Катеньку.