От потрясенного Кремля до...

Возвращаясь непосредственно к работе Съезда, добавлю, что поименное голосование и Закон о референдуме, который будет разработан, являются инструментами, вернее, приемами парламентской борьбы. Причем эти приемы применялись для того, чтобы принять соответствующий документ, по крайней мере дать ему хоть какой-то шанс на жизнь, пусть даже в укороченном виде, в рамках навязанной редакции. И в этом плане следует упомянуть еще один немаловажный инструмент парламентской борьбы, которым неоднократно пользовались на съезде, но в целях противоположных, с явно запретительным акцентом. Речь идет о преломлении тех или иных проблем через призму национального видения малых народов Российской Федерации. При этом можно было широко использовать или даже играть на обостренных национальных чувствах. В этом смысле представители малых народов, совершенно резонно защищая свои национальные интересы, определяли их в качестве самых главных, первоочередных и всеобщих, стоящих перед Съездом народных депутатов Российской Федерации. Опираясь на собственные государственные институты, представители малых народов получили возможность выступить в защиту своих интересов не только с точки зрения морали и нравственности, но и с позиций юридических, поскольку эти позиции фундаментально покоятся на четко сформированных уже государственных, правовых и даже географических данных.

В самом деле, любое национальное образование в рамках Российской Федерации имеет свои четко определенные границы, столицы, правительства и относящиеся к ним учреждения, призванные защищать статус отдельного гражданина, интересы народа в целом. Они имеют национально-государственную атрибутику. И вот, опираясь на этот серьезный законодательный фундамент, эти народы не только хотят, но и получают возможность в цивилизованной парламентской форме определять и защищать свои законные интересы.

Указанные обстоятельства в первом чтении представляются весьма привлекательными с точки зрения цивилизованного демократического общества и правового федеративного государства. Однако такое общество и такое государство, естественно, предполагают безусловное равенство всех сторон, в нашем случае — всех народов, населяющих Российскую Федерацию. Но на самом деле такого равенства нет. Дело в том, что русский народ, по странному стечению обстоятельств, по существу выпадает из этой формулы равноправия. Русские не имеют собственно Русской республики, столицы, они лишены государственного русского флага и гимна (впрочем, Российская Федерация своего гимна тоже не имеет). У русских нет своего правительства и собственных государственных учреждений, призванных законодательно защищать их национальные интересы.

В этом инерция старого мышления, согласно которому русские как бы подразумевались хозяевами страны, а Российская Федерация (но не Русская республика!) декларативно объявлялась «первой среди равных». Впрочем, для многих, по крайней мере для некоторых подобные рассуждения могут показаться чисто академическими упражнениями. Однако десятки тысяч русских беженцев, толпы несчастных людей, разом потерявших кров и пристанище, тысячи отчаянных писем от русских людей, проживающих на территориях автономных республик и областей (да-да, не из Азербайджана только или Узбекистана!), — все это наглядно подтверждает тот факт, что проблема носит далеко не академический характер. Чем же помочь этим людям? Чем заполнить государственный и административный вакуум?

Эти вопросы и обстоятельства предстали передо мной в особенно обостренном виде. По ходу выполнения моих обязанностей на Съезде я получил уникальную возможность свободно передвигаться в Большом Кремлевском дворце. Я почувствовал дыхание Грановитой палаты и Владимирского зала, испытал непередаваемое чувство от посещения Кремлевских покоев, где Иван Грозный встречался со своими боярами. Я видел высеченные золотом на белом мраморе Георгиевского зала имена кавалеров этого ордена и названия достойно увековеченных русских полков, проявивших храбрость при защите Отечества. И еще сохранившийся извечный герб России. И особое ощущение преемственности, когда последующие поколения, свято сохраняя память о предшественниках, тщательно и заботливо формируют благородную историческую традицию и память. В этом плане совершенно иначе воспринимаются символы древней Византии, привнесенные на Русь, в виде национального русского герба и знамени. Разумеется, эти символы отражают лишь национальную, а не классовую традицию. Их неприятие внутренне — лишь рефлексия пропаганды, поскольку они появились значительно раньше, чем те классы, которые впоследствии схлестнулись в ожесточенной гражданской войне. Впрочем, внутреннее восприятие этих нетленных духовных ценностей далеко неоднозначно.

Люди моего поколения на протяжении всей своей жизни слышали как бы два голоса. Один из них провозглашал:

Москва, как много в этом слове
Для сердца русского слилось,
Как много в нем отозвалось…

Другой отвечал запальчиво: