От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки

Позднее, когда в 1956 году двумя третями голосов бундестаг принял решение изменить конституцию, а именно — расширить ее за счет добавления так называемых оборонных статей — чисто юридически было лишь закреплено то, что уже было давно сделано политическими властями на практике. Канцлер еще в 1949 году предложил западным союзникам проект «вклада Германии в общую оборону Запада», из–за чего Густав Хайнеман в 1950–м покинул кабинет Аденауэра[30]. Таким образом, еще за 7 лет до внесения кардинальных изменений в конституцию, канцлер без зазрения совести ловко протаскивал свою политику в обход духа и буквы Основного закона. Для ремилитаризации в конституции места не было — и потому введением «оборонных статей» конституция была, с одной стороны, нарушена, а с другой — подорвана. Иначе говоря, конституция образца 1948 года стала препятствием на пути политики федерального правительства. Однако же по причине того, что менять политическую линию никто не собирался, а СДПГ просто–напросто закрыла на все глаза, исполнительная власть — чтобы придать видимость легальности своей деятельности — изменила Основной закон. Изменила путем расширения его содержания и полного искажения его духа.

В случае, если сегодня будет разрушен второй краеугольный камень, на котором зиждется конституция, в случае, если сегодня тотальность свободы, закрепленная в Основном законе, будет ограничена (пусть не навсегда, как в случае с ремилитаризацией, а лишь «на случай введения чрезвычайного положения»), то это вновь будет означать, что политическая линия федерального правительства больше не вписывается в рамки конституции. Или, пользуясь категоричной формулировкой Роберта Юнгка, высказанной им на Берлинском студенческом конгрессе против ядерного вооружения в 1959–м: «Ядерное вооружение и демократия несовместимы». Значимость и точность формулировки Юнгка мы начинаем понимать только сейчас. Примечательно, как бросается в глаза отражение этой зависимости в развитии социал–демократической политики последних трех лет. Еще в 1959 году Вальтеру Менцелю, прежнему председателю «Комитета против ядерной смерти», никто не запрещал принципиально и фундаментально высказываться на страницах «Форвертса»[31] против Закона о чрезвычайном положении. Это было в год так называемого Плана Германии[32]. В 1959–м под крылом СДПГ еще было возможно публично дискутировать, о германской конфедерации и о заключении германского мирного соглашения. Это было время, когда «план Рапацкого»[33] еще обсуждался в прессе. Когда предложения «переговоров с Панковом»[34], пожалуй, шокировали и навлекали на их авторов потоки клеветы, но уж никак не оставались без отклика. Это было время, когда слова «Мы не успокоимся, пока атомная смерть угрожает нашему народу» по крайней мере для части социал–демократических партийных организаций отнюдь не были пустым звуком. Когда следование кантовскому категорическому императиву было не причиной изгнания из партии, а, напротив, руководством к действию и основой формирования политической воли. И только в тот момент, когда СДПГ присоединилась к внешнеполитическому курсу федерального правительства, социал–демократы, по сути, проголосовали за принятие Закона о чрезвычайном положении. Когда Герберт Венер в 1960 году высказался за присоединение к НАТО, депутаты Арндт и Шефер[35] начали «конструктивно» участвовать в дискуссии по Закону о чрезвычайном положении. Когда Шмидт—Шнауце[36] начал рассказывать сказки о ракетах на твердом да на жидком топливе, тогда СДПГ позволила вовлечь себя в «диалог» по Закону о чрезвычайном положении. Как только ХДС и СДПГ пришли к единству мнений но поводу ядерного оружия, СДПГ пошла на уступки и в вопросе о чрезвычайном положении. Мендель с тех пор как воды в рот набрал, а Вольфганга Абендрота, главного идеолога противников Закона о чрезвычайном положении, исключили из СДПГ.

Ядерное вооружение и демократия несовместимы. Это высказывание вполне обратимо: гонка ядерного вооружения и ликвидация демократии обусловливают друг друга в принудительном порядке. Средства массового уничтожения и террор идут рука об руку: технически, организационно и, наконец, фактически. От политической программы, заложенной в конституции (то есть, во–первых, мир, во–вторых, свобода), в таком случае останутся только рожки да ножки.