От Пушкина к Бродскому (Путеводитель по литературному Петербургу)

После дом отошел знаменитой династии купцов Елисеевых — их знаменитые магазины еды и в советское время назывались «елисеевскими». Купцы были образованнейшими людьми, обожавшими искусства. Сейчас бы нам таких! В доме их в 1870-е годы было «Благородное танцевальное собрание», потом переименованное просто в «Благородное собрание». И здесь читали свои новые сочинения И. Тургенев и Ф. Достоевский, причем Достоевский, как известно, страшно завидовал успехам и гонорарам Тургенева — тот был тогда гораздо более любим читающей публикой.

Но самая большая литературная слава настигла этот дом, как ни странно, в советское время. 19 декабря 1919 года по инициативе Горького и Чуковского здесь открылся знаменитый Дом искусств, который вскоре в стиле модного тогда модернизма стал сокращенно называться Диск. Здесь открылась дешевая, а для некоторых и бесплатная, столовая, что в голодное время многих спасло. Потом в этом доме разрешили даже селиться писателям и поэтам, тут жили Николай Гумилев, Александр Грин, Михаил Зощенко, Осип Мандельштам и много других замечательных литераторов. А выступали тут Горький, Блок, Ахматова, Маяковский, Хлебников, Мандельштам, Пастернак — в общем, не было в ту хмурую пору российского гения, который не побывал бы тут!

В рукописном журнале «Чукоккала», который все годы вел Корней Чуковский, осталось много записей, показывающих жизнь и быт Диска, например прошение Алексея Михайловича Ремизова, замечательного писателя и непревзойденного стилиста:

В Дом искусств
В совет старейшин
Алексея Ремизова
Жалобное о помощи
Прошу, если возможно, не откажите, выдайте мне
Денег долгосрочно
Захирел и озяб.

Замечательный художник Анненков — художники часто там устраивали выставки — вспоминал:

«... Писательская семья была действительно семьей. Я этого никогда не наблюдал до революции и не видел за границей. Собрания, собрания, собрания. То здесь, то там. Доклады, конференции, прения, смех, ругань, снова смех, споры, иногда — отчаянные споры: о Сервантесе, о сыпняке, о Достоевском, о холере, о жареных цыплятах... да, о жареных цыплятах. Я помню, как Зощенко сказал однажды, что жареные цыплята научились, по-видимому, летать, так что их теперь никак не поймаешь. Меньше всего говорили на исторические темы, несмотря на переживаемый „исторический момент”». Это был последний оплот «изящной жизни» на Невском проспекте, а может быть, и во всей России. Вот как описывает это Георгий Иванов в своей книге «Китайские тени»:

«В 1920 году зимой прохожие, очень редкие в этой части города (угол Мойки и Невского проспекта), могли видеть странное зрелище. К ярко освещенному подъезду (среди полного мрака соседних) подходили господа и дамы буржуазного вида, и швейцар, кланяясь, распахивал дверь. Третий этаж был ярко освещен. Видны были хрустальные люстры, порой слышалась музыка. С улицы, пожалуй, больше ничего нельзя было разглядеть. Но и этого было достаточно, чтобы потрясти советского пешехода. По Невскому летает ветер, хлопая вывесками разграбленных магазинов (вышел декрет, чтобы и вывески снять). Холод, ночь, нищета — и вдруг...

Дамы и господа буржуазного вида продвигаются по ярко освещенной лестнице. Они чинно снимают шубы и идут дальше через какие-то блестящие помещения. Всюду зеркала. Дамы пудрятся, кавалеры поправляют рукою и без того прилизанные проборы. Сдержанный говор, шелест шелка, запах духов...»

Чем объяснялось это чудо? Ну, конечно же, не богатством. Богатых больше не осталось. Многие голодали. Но люди старались быть в форме, и удерживало их — искусство! Здесь выступали знаменитые пианисты, замечательные поэты, в их числе Александр Блок.

Конечно, этот клуб был бельмом на глазу советской власти. А может быть, наоборот — глазом на сплошном бельме, расплывшемся вокруг?

В январе 1921 года в Доме искусств был бал-маскарад. Он вышел необыкновенно веселым и многолюдным. Спиртного не было — негде было его взять. Но всеобщий восторг был!

На другой день в «Красной газете» под грозным псевдонимом Браунинг появились разоблачительные стихи:

«Разутюженные брючки,
Миль пардон, какие ручки!»

Конечно, никакие «разутюженные брючки» в данный исторический момент не допускались — это приравнивалось к контрреволюции. Поэт Василий Князев, скрывающийся под псевдонимом Браунинг, выглядит на сохранившейся фотографии как надо — расхристанным, с расстегнутым воротом! А может, он был на балу — и во фраке? А?

Разоблачительные свои стихи он закончил, однако, призывом: «Чека! Где ты?»

Чека откликнулось. Однажды во время завтрака все выходы были заняты мрачного вида красноармейцами, и элегантный молодой человек в галифе, проверив заодно документы у всех завтракающих, опечатал буфетную огромными красными печатями.