От Пушкина к Бродскому (Путеводитель по литературному Петербургу)

Композитора убедили принять яд, пока позорная история не распространилась и не состоялся суд. И он якобы сделал это. По официальной версии, быть может, и наиболее правдивой, Петр Ильич Чайковский умер от холеры, которая в это время была весьма распространена, выпив стакан сырой воды.

Оставил тяжелый след этот популярный некогда ресторан и в судье поэта Блока. Весной 1906 года здесь произошла встреча Александра Блока и его жены Любови Дмитриевны с поэтом Андреем Белым. Вот что мучило в ту пору всех троих: Белый был влюблен в Любовь Дмитриевну, та отвечала ему взаимностью, но страдала. Белый писал Блоку: «Она мне нужна для путей несказанных...»

В конце концов, по воле Любови Дмитриевны, было принято решение, что они с Белым расстаются. Белый откликнулся на это стихотворением:

Ты — тень теней...
Тебя не назову.
Твое лицо —
Холодное и злое...

Дом связан с именем еще одного гения. Именно здесь, по воспоминаниям Набокова, мама, когда он болел скарлатиной, исполнила его странную болезненную просьбу: купила из витрины писчебумажного магазина Треймана огромный рекламный карандаш-гигант и привезла ему. И Набоков вскоре поправился. Может быть, уже начала проявляться необыкновенная фантазия Набокова, и его будущая писательская судьба, предчувствуемая им, «нарисовалась» в образе огромного карандаша?

Потом здесь был известнейший букинистический магазин, популярный среди писателей, ценивших все необычное. Я тут тоже купил несколько «художеств», до сих пор радующих меня. Открывшееся в этом доме уже в наши дни «Литературное кафе» популярностью, как ни странно, не пользовалось — то ли писатели стали беднее, то ли они не любят, когда всем известно, где надо их искать.

Дом № 16

Дома на Невском проспекте были домами знати. Дом № 16 был долгое время домом Трубецких. Сергей Трубецкой, чья судьба трагически переплелась с судьбой Лермонтова, отличался смелостью и буйством, неоднократно переводился из полка в полк и имел несчастье, служа на Кавказе, оказаться секундантом Мартынова в его дуэли с Лермонтовым, хотя, по рассказам современников, пытался эту дуэль предотвратить.

В этом доме снимал помещение Суворин для своего «Литературно-художественного общества». Суворин был издателем весьма популярной газеты «Новое время», дружил с Чеховым и печатал его.

В наши дни дом этот привлекал внимание всего города магазином «Демократическая книга» — потому что в странах народной демократии Венгрии, Польше, Чехословакии гораздо раньше, чем у нас, начали печатать монографии импрессионистов, а потом и других неизвестных в советской стране художников, и очередь в этот магазин иногда приходилось занимать с вечера. Стоял в этих очередях и я, и потом радостно нес домой вкусно пахнущую монографию, например, Шагала.

Дом № 6

В доме № 6, который прежде назывался домом Таля, снимал квартиру близкий друг Пушкина Сергей Александрович Соболевский, у которого поэт часто бывал. В знак особого своего расположения Пушкин напечатал один экземпляр своей поэмы «Цыгане» на специальном пергаменте и подарил Соболевскому. Пушкин заказал художнику Тропинину свой портрет, ставший впоследствии очень известным, и подарил его Соболевскому. В квартире Соболевского собиралось изысканное общество: А. С. Пушкин, А. И. Тургенев, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, М. И. Глинка.

Дом № 3

Во втором доме от конца (или от начала?) проспекта — по нечетной стороне — долгие десятилетия уже при моей жизни находилась редакция журнала «Нева». Время было советское, все это время ругали — и, безусловно, заслуженно. Широкая, но грязная мраморная лестница. Навсегда потухший камин на площадке. А дальше авторы расходились по фанерным клетушкам, столь характерным для советских коммуналок, к своим редакторам. Там шли горячие споры, там курили, пили — в общем, кипела жизнь, журнал был хорош и весьма популярен.

Главный редактор журнала в 80–90-е годы Борис Николаевич Никольский был строен, прям, строг. Естественно, он был партийным назначенцем — иначе главными редакторами и не становились тогда, но имел нрав прямой, твердый, самостоятельный, и журнал вовсе не был партийным рупором, и халтура на даже самую нужную тему не проходила тут. Помню, я встретил там еще совсем юного, но уже грустного Сергея Довлатова с толстой папкой в руке. «Вот — сказал он — Представляешь? Написал роман о рабочем классе, полгода угробил. Уж это-то напечатают, думал. И — не берут! То есть — другие душу дьяволу продают. А я ее просто так подарил, бесплатно». Представляю себе, сколько души он туда вложил. Да нисколько! Издевался и над собой, и над рабочим классом — над тем, вернее, как о нем принято было писать. И дьявол его жертвы на самом деле не принял, дьявол тоже неплохо соображал. И Довлатов сохранил себя до тех лет, до тех мест, где он смог по-настоящему проявиться.