От Пушкина к Бродскому (Путеводитель по литературному Петербургу)

Берега расходятся все дальше — или это только кажется, поскольку они становятся все пустынней. На левой стороне поднимается знаменитая краснокирпичная тюрьма Кресты. Увы, не только Ахматова стояла тут, желая узнать о судьбе сына, и перед ней «не открыли засов», но и многие тысячи других людей, пытающихся установить связь с арестованными родственниками. И когда сейчас проезжаешь здесь по набережной, видишь женщин, чаще молодых, красивых и неплохо одетых, которые, прижавшись к гранитному парапету или даже встав на него, машут и кричат, иногда даже весело. Из каких-то тюремных окон их видно, но как уж заключенные оказываются перед этими окнами — тюремная тайна. Знающие люди говорят, что существует даже тюремная почта — письма, свернутые и утяжеленные на конце хлебом или пластилином, мощным выдохом через специальную трубку выстреливают так, что они пролетают над всеми преградами и стенами и долетают до воли и падают к ногам абонентов.

В 90-х со специальной комиссией международного Пен-клуба мне довелось побывать в Крестах. Пройдя по специально выданному «номерку посетителя» мимо контролера через железную вертушку, я оказался в длинном сводчатом коридоре, где в основном ходили охранники в военной форме, но и заключенные в темных робах и шапочках мелькали иногда. Все было как-то просто и обыденно. Потом мы прошли через деревянную будку под двумя рядами колючей проволоки, подключенной к высокому напряжению, и зашли в «приемную», в «комнату оформления». Из всей церемонии оформления вновь поступающих больше всего меня потрясла расписка на заранее заготовленном бланке, о том, что вновь поступивший уведомлен о высоком напряжении, несовместимом с жизнью, подведенном к двум рядам колючей проволоки. А дальше, как говорится, администрация ответственности не несет.

Потом мы шли через двор, окаймленный длинными кирпичными корпусами. Все окна были снизу закрыты жестяными «намордниками», позволяющими увидеть разве что небо. Трое в робах прокатили низкую тележку с тяжелыми баками, из которых струился съестной аромат. Говорят, что еду развозят в тюрьмах только «опущенные», презираемые всем тюремным братством. Я посмотрел на них — но они двигались и переговаривались довольно бойко.

Потом нас провели в библиотеку, весьма богатую и благоустроенную. Библиотекарша была красивая и даже холеная — интересно, что ее заставляло работать именно здесь? Поразило ее удивление, когда был задан вопрос, как выдаются заключенным книги. «Да никак! Какой же дурак будет им книги давать? Они же все изорвут на самокрутки». Библиотека хорошая, но книги не выдаются. Когда еще сюда придут такие же аккуратные и культурные заключенные, каким был Владимир Ульянов (Ленин). Надеюсь, что никогда! Да и тот, говорят, смело чиркал карандашом по сочинениям великих мыслителей, смело загибал уголки. Вот и дозагибался! Теперь тут в камерах, рассчитанных на двоих, сидит человек по двадцать, и уже не сидит, а стоит!

Потом мы были в музее тюрьмы. Поразил подробный макет тюрьмы, сделанный заключенными. Неужели они делали этот макет с энтузиазмом? На стендах были фотографии, повествующие о выдающихся событиях в тюрьме. Висели фотографии двух красивых людей: мужчины и женщины. Он — страшный преступник, убийца. Она — следователь, влюбившаяся в него, попытавшаяся устроить ему побег и даже вооружившая его пистолетом. Висела старинная коричневая фотография: в Кресты везут на пролетке арестованного за крамольное «Выборгское воззвание» 1907 года депутата разогнанной царем Думы, одного из лидеров кадетов Владимира Дмитриевича Набокова, отца писателя. И чего не жилось спокойно Владимиру Дмитриевичу в его шикарном особняке на Большой Морской, да еще имея такого талантливого сына? Впрочем — очень скоро его выпустили. В отличие от нынешних узников, которые тут не заключенные даже, а лишь подозреваемые в ожидании суда. Кресты — даже не тюрьма, а лишь изолятор предварительного заключения. Но это «предварительное» порой тянется годами.

Позволили заглянуть нам и в камеру: в двухместной не сидело, а скорее стояло больше двадцати человек. Впрочем — маленький телевизор показывал футбол, у окошка сушились джинсы и носки. На стенах висели пейзажи и даже портреты — какой-то уют люди создавали и тут.

Когда-то эту тюрьму построил архитектор Томишко, прославившийся именно строительством тюрем. При взгляде сверху корпуса ее составляют крест. Выпуклые кресты видны и на массивной кирпичной ограде. Когда-то эта тюрьма была лучшей по всем показателям. Но за прошедшие сто лет многое изменилось. Главное — никто из начальства ни в советское время, ни в наше не хочет запятнать свое имя строительством новой тюрьмы. Пусть лучше будет как есть — так благороднее.

Напротив Крестов, на том берегу, художник Шемякин поставил памятник всем жертвам репрессий — страшных сфинксов, у каждого из них полголовы — это обнаженный череп.