От Путивля до Карпат

Семён Васильевич часу не мог в землянке отдохнуть. Иной раз придёт, разденется, ляжет на нары, выкурит несколько папирос, и смотришь — одевается уже.

— Ты куда это?

— На «Остров» схожу, боюсь, не устроили ли они там опять гулянки.

В те дни Семён Васильевич, куда бы он ни шёл, всегда со своим сынком Радиком. Я чувствовал, что он немного нервничает. Он не успел эвакуировать из района свою семью. Перед приходом немцев в Путивль она перебралась в одно село неподалеку от города, к знакомым. Семён Васильевич говорил, что не может простить себе этого. Он очень беспокоился за семью, старался только не показывать своего волнения, а в руках держать себя умел. Недаром его любимым выражением было «армейская привычка»: это-то он должен сделать по армейской привычке, этого он не может переносить по армейской привычке, а это само собой выходит, и тоже по армейской привычке.

Командиры подразделений разрабатывают план очередного удара по врагу

По правде сказать, на первых порах армейские привычки комиссара, его требовательность не очень-то по душе пришлись кое-кому из новых людей, присоединившихся к нам уже в лесу. Как-то вызываем «Остров» — никто не отвечает. Оказалось, что все ушли на гулянье к девушкам в деревню, на заставе никого не осталось. Семёну Васильевичу пришлось поставить перед этими людьми вопрос о дисциплине со всей серьёзностью. И вот кое-кто начал поговаривать, что Ковпак, мол, хотя и ругается, но дед хороший, а это всё комиссар по своей армейской привычке закручивает.

Было среди новых бойцов несколько что называется отчаянных. Они не раз поднимали шум: мы-де партизаны, а не красноармейцы, обойдёмся и без комиссара. Рудневу пришлось много поработать с ними. Он заглядывал в их землянки чаще, чем к другим. Сначала у них разговоры бывали громкие, а потом начались и задушевные. Семён Васильевич хорошо знал людей и умел к ним подойти. Кончилось тем, что и эти люди заразились армейскими привычками комиссара и полюбили его как отца родного, как любили его все партизаны.

Я уже говорил, что наши путивляне даже во внешности старались подражать Семёну Васильевичу. Например, — мода на усы. Эта мода охватила весь отряд, началось соревнование — у кого усы больше, у кого пышнее. Или вот тоже — песни. Была у Руднева одна песня, которую он чаще [29] всех пел. Выйдет вечером из землянки, шинель внакидку, сядет на пенёк вместе со своим Радиком, обнимет его, прикроет полой шинели и затянет:

В чистом поле, поле под ракитой,
Где клубится по ночам туман
Там лежит, лежит зарытый,
Там схоронен красный партизан.

И слышишь у одной землянки подхватили, у другой — и по всему лесу песня пошла:

Я сама героя провожала
В дальний путь на славные дела,
Боевую саблю подавала,
Вороного коника вела.

Эта песня стала любимой у путивлян.

* * *

Алексей Ильич вернулся из Харькова, как настоящий Дед Мороз, — к празднику: готовились к встрече 24-й годовщины Октябрьской революции.

— Только, хлопцы, не гневайтесь, — говорит, — подарков я вам не принёс.

Мы ждали с «Большой земли» рацию. Алексею Ильичу не удалось её получить, но командование, с которым он связался в Харькове, взяло наши координаты и обещало, что рация будет сброшена нам с самолёта. Хорошо уже было то, что на «Большой земле» узнали о нашем существовании в Спадщанском лесу.

Вероятно, не только я, многие путивляне представили себе тогда Москву, кабинет, большую карту на стене, маленькое зелёное пятнышко на нём к северо-западу от Путивля и руку, делающую на этом зелёном пятнышке отметку красным карандашом. И ведь может быть эта карта — в кабинете Сталина, и перед ней стоит он сам — это его рука делает отметку на карте, он смотрит на нас, думает о нас. Одна мысль об этом была праздником. Хотелось, сделать что-то такое, чтобы Сталин порадовался в эти трудные дни.

А Дед Мороз говорил, что не принёс нам подарков!

Вернулся он, и в землянке сразу как-то уютнее стало. Какая бы погода ни была — Алексей Ильич в валенках, а то ещё и в овчинной шубе. Выпьет несколько кружек горячего чая — красный, как кумач, а борода, брови, шевелюра — белые, как снег. И всё ближе к печке подсаживается, пока не взмокнет так, что пот градом с него катится.

— Эх, в баньку бы с дороги. [30]

Вот, кстати, и новое дело старику нашлось: поручили ему перевезти баню с лесосплава в расположение наших землянок. Ему всё под руку. Человек он мастеровой: в детстве с батькой-каменщиком к его ремеслу приучался, потом сам пошёл на отхожие заработки, сезонничать, кровельщиком работал. В отряде я назначил его своим помощником по хозяйственным делам. Дел этих было очень много — тысяча мелочей, и все очень хлопотливые. Сапоги должны быть смазаны — это закон, приходилось гнать дёготь, или вот стирка белья — щёлок надо выварить из золы.