От Путивля до Карпат

Предложили присоединиться к нам. Подумал, сказал, что это дело подходящее, посовещался со своими людьми и дал согласие.

Из Гутки ушли вместе.

Пришлось нам потом ещё раз проходить через это село. Было уже лето или даже осень. Подходим к нему: что такое, где Гутка? Местность как будто та же, а Гутки нет. Остались от села только угольки, да и угольков из бурьяна не видно. Спалили немцы Гутку дотла. Где деды? Оказалось, чуть ли не все заживо сгорели. Немцы никого не выпускали из горящих домов, держали под обстрелом все окна и двери. Много ещё пришлось нам видеть на родной Украине пустырей и пожарищ на месте уничтоженных немцами сёл, в которых были у нас днёвки, но Гутка особенно запомнилась. Когда проходили бурьяном, где зимой хаты стояли, кулаки сжимались: за всё, злодеи, расплатитесь! За всё отомстим!

* * *

1 февраля, когда мы стояли в селе Новоселица, из леса Кочубейщина к нам пришла группа партизан Шалыгинского района — 13 товарищей. И эта группа была присоединена к Путивльскому отряду так же, как и глуховская, как ещё раньше конотопская. Путивльский отряд стал называться Объединённым. В течение февраля в него влились еще две небольшие партизанские группы — Кролевецкого и [49] Севского районов. Теперь Путивльский объединённый отряд, выросшей с декабря в несколько раз, насчитывал в своих рядах уже больше полтысячи бойцов.

Немецкое командование бросило на борьбу с нами регулярные части венгерской армии. В середине февраля мадьяры начали выгружаться из эшелонов на ближайших железнодорожных станциях и концентрироваться в Путивле, Глухове и Кролевце. Противник опять пытался зажать нас в кольцо. Мы ничем не были связаны, имели полную свободу маневра, могли уйти в любом направлении, вернуться в Хинельские леса, но, чувствуя себя достаточно сильными, чтобы разгромить пытающегося окружить нас врага, решили принять бой.

Когда командир партизанской группы, Войцехович, вернувшись из разведки, прибежал ко мне и доложил, что мадьяры уже в 15 километрах, что они расквартировываются по хуторам вокруг нашей стоянки, я сказал ему:

— Иди, сынок, отдыхай спокойно.

Это было вечером накануне дня Красной Армии. На этот день у нас был назначен парад в селе Дубовичи Глуховского района, народный смотр партизанских сил.

Чтобы ввести в заблуждение противника относительно численности отряда и его расположения, мы объявили, что в параде примут участие не все партизанские отряды, а только представители частей, входящих в наше соединение, и что приедут люди из далеких лесных урочищ.

Вокруг Дубовичей большие Слоутские леса. Партизаны прибывали на парад в разное время, с разных сторон лесными дорогами, пешие, на лыжах, верхом, на санях. Строгой нормы представительства, конечно, не было. На параде побывать хотелось всем, и большинство боевых групп выслало в качестве своих представителей всех свободных от нарядов бойцов. Так что, когда на улице Дубовичей выстроились стрелки, автоматчики, пулемётчики, миномётчики, лыжники и кавалеристы — «представители всех частей соединения», как мне доложено было громогласно в рапорте с упоминанием о том, что «охрана обеспечена», у присутствующих на параде зрителей должно было создаться очень внушительное представление о партизанских силах.

Тысячи две колхозников и колхозниц приняли участие в нашем празднике, происходившем на улице при тридцатиградусном морозе, сначала под музыку партизанского оркестра, состоявшего из четырёх баянов и одной скрипки, а потом, когда у школы был установлен появившийся откуда-то [50] радиоприёмник, — под музыку, передававшуюся из Москвы.

В это время отряд мадьяр приближался к селу Тули голово, а от Тулиголова до Дубовичей лесом несколько километров. О том, что мадьяры недалеко, что может быть уже сегодня они будут здесь, знали все, и с утра колхозники, по всему видно было, не очень-то верили, что мы к параду готовимся, думали — к бою. А когда увидели, что верно — для парада строятся партизаны, а не для боя, — сразу на улице гуляние, хотя и лютый мороз. Услышали по радио музыку из Москвы — о мадьярах и думать забыли, в селе так стало, как будто советская власть и на день не уходила отсюда. Кто-то вдруг крикнул:

— Тише! Приказ товарища Сталина…

Как выразить, что значили для нашего народа, пришедшего, из леса в Дубовичи на праздник Красной Армии накануне боёв с наступающими мадьярами, донесшиеся из Москвы сталинские слова, сталинское приветствие нам: «Да здравствуют партизаны и партизанки!»

Многие ли знают, что есть на северной Сумщине, в Глуховском районе на Украине, такое село Дубовичи! А нам, когда мы слушали в Дубовичах голос московского диктора, передававшего приказ товарища Сталина, представлялись на карте советской земли только два пункта: Москва и Дубовичи. В Москве — товарищ Сталин, а в Дубовичах — мы, и товарищ Сталин обращается к нам по случаю нашего парада.