От Путивля до Карпат

Наш путь лежал Полесьем в районе Олевска, откуда мы должны были нанести удар по важнейшему на Правобережье железнодорожному узлу — Сарны. Для того чтобы войти в этот район, предстояло переправиться ещё через Припять.

Быстрота продвижения имела сейчас решающее значение. Выход крупной партизанской массы на правый берег Днепра заставил немецких оккупантов забить тревогу. Надо было проскочить через Припять раньше, чем немцы сумеют сосредоточить против нас крупные силы.

Мы вышли к Припяти 18 ноября. По пути взорвали мост на железной дороге Гомель — Калинковичи, уничтожили [94] путевое хозяйство станции Демихи и несколько тысяч метров телефонной связи.

Припять уже замёрзла, но ледяной покров был еще очень неустойчивый, толщиной всего в 5–10 сантиметров. У села Юровичи, куда отряды вышли для переправы, лёд лежал между промоинами полосой от одного берега к другому, как наплавной мост. Местные жители сказали, что пока ещё никто не решался переезжать по нему на тот берег.

Спустили на лёд одну подводу, и проба показала, что если переправа будет происходить в полном порядке с соблюдением дистанции между бойцами и подводами в 10–15 метров, то лёд может выдержать. Но выдержат ли люди, сохранят ли необходимую дистанцию? Это требовало большого хладнокровия, так как противник уже наседал на арьергард.

Путивльский отряд переправился по тонкому колеблющемуся ледяному мосту без каких-либо осложнений. Потом положение ухудшилось — вода выступила из промоин и начала растекаться по льду. К тому же батальон противника, прибывший на автомашинах в район переправы, пошёл в наступление. Немцы атаковали Глуховский отряд, стоявший заставой в посёлке Большие Водовичи. Однако порядок переправы не был нарушен, положенная дистанция попрежнему строго соблюдалась. В то время как часть Глуховского отряда переправлялась, остальные группы огнём из пулемётов и миномётов заставили противника залечь. Кролевецкий отряд, ожидавший своей очереди на переправу, пошёл в контратаку и ударом во фланг обратил врага в бегство.

Последние группы партизан форсировали Припять уже ночью по льду, залитому водой. Всё обошлось благополучно, если не считать маленькой неприятности с несколькими волами, которых никак нельзя было заставить соблюдать необходимую дистанцию. Но это произошло недалеко от берега, и волы всё-таки выбрались на сушу.

В глуши Полесья

Мы вышли в рейд из Брянских лесов на Правобережье с мыслью, подсказанной приказом Сталина, что недалеко уже то время, когда наступит коренной перелом в ходе войны. Мы шли воодушевлённые сознанием того, что в выполнении гениального замысла Сталина и мы, украинские [95] партизаны, должны будем сыграть свою роль. И вот это время наступило.

Как раз в те дни, когда партизанское соединение вышло в район Олевска, на границу Украины и Белоруссии, и подрывники отправились к Сарнам для взрыва железнодорожных мостов на реках Горынь и Случь, наши радисты: приняли весть из Москвы о переходе Красной Армии в решительное наступление под Сталинградом. Наш удар в глубоком тылу немцев по их важнейшей коммуникации наносился одновременно с ударом Красной Армии на решающем участке фронта. Вот оно, сталинское предвидение! В район Олевск — Сарны мы были нацелены Сталиным ещё в конце августа, когда он принял нас в Кремле. Теперь — конец ноября. Значит то, что происходит сейчас, было во всех деталях предусмотрено Сталиным почти три месяца назад!

Здесь, в глуши Полесья, мы боролись в тесном взаимодействии с Красной Армией, чувствовали себя частицей войск Сталинградского и Юго-Западного фронтов, перешедших в наступление. Нужно ли говорить, как это поднимало дух наших бойцов и командиров!

Партизанская артиллерия выезжает на огневые позиции

Когда партизанское соединение перешло Припять, немецкие войска, разбросанные в Полесье небольшими гарнизонами по местечкам, окружённым труднопроходимыми лесами и болотами, начали рыть окопы и приспосабливать для обороны все каменные здания. В местечке Лельчицы, на берегу реки Уборть, немцы при нашем приближении очистили окраины и укрепились в центральном квартале и в парке. Вместе с полицейскими, сбежавшимися из окрестных сёл, гарнизон местечка составлял около 300 человек.

Из села Буйновичи я связался по телефону с немецкой комендатурой в Лельчицах. Потребовал коменданта, но его не оказалось. Со мной разговаривал какой-то офицер, довольно прилично изъяснявшийся по-русски. Не знаю, известно ли ему было уже об ударе, нанесенном Красной Армией немецкой группировке под Сталинградом, но этот волк уже напялил на себя овечью, шкуру и научился блеять.

— Что вы хотите? — спросил он, когда я сказал, что с ним разговаривает командир части Красной Армии, действующей в тылу немцев.

— Хочу, чтобы и духа вашего не осталось на советском земле… — ответил я. [96]

— Да, собственно говоря, я и сам непрочь поехать домой, — сказал он.

— В чём же дело?

— Да, видите ли, у меня есть начальник, и разговаривать с ним на эту тему совершенно невозможно, ori фашист.

— А вы кто такой?