От рассвета до полудня [повести и рассказы]

Эта фраза удивила лейтенанта Ревуцкого своей ироничностью. "Кто он такой? — подумал Василий Павлович. — Из студентов, из горожан?" Он уже намеревался расспросить сержанта о его довоенной, гражданской жизни, как в соседней комнате застрочили автоматы, и лейтенант опрометью кинулся туда. Стреляли и Егоров, и Авдеев, и мальчик Скляренко, стоя возле окон. Теперь, уже не спрашивая, лейтенант увидел из-за спины Егорова бежавших через площадь немцев. Но и здесь они были вынуждены залечь на брусчатке мостовой, хотя обратно долго не уползали, а затеяли перестрелку, довольно метко попадая в окна второго этажа. Однако люди, отстреливающиеся из этих окон, давно приноровились к такой манере войны и, прячась в простенках, успевали короткими очередями держать немцев на расстоянии и не подпускать к дому. Эта перестрелка, то затихая, то ожесточаясь, длилась долго. Лишь когда солнце уже вовсю стало светить вдоль улицы, здесь наконец все угомонилось. Немцы, зря расстреляв патроны, ретировались, а гарнизон "уголка" перевел дух.

Минуты две спустя тишину нарушил одинокий винтовочный выстрел. Вслед за ним донесся голос Зайцева:

— Молодец, святой отец! Недолго рыпалась старушка в поповских опытных руках.

— Уложил, что ли? — крикнул Егоров.

— Так точно. Наповал.

— У нас Жигунов, кроме винтовки, никакого оружия не признает, — стал объяснять лейтенанту Егоров. — Он охотник с Алтая, белок в глаз бьет, старовер или сектант какой, точно сказать не могу, но Зайцев зовет его за это святым отцом. Ирония, насмешка вроде бы, но он нет, ничего, не обижается. Душа в душу живут, водой не разольешь. А Зайцева я люблю, — признался он. — Я всех, кто ни в каких переделках не унывает, люблю. Добрые, сердечные люди всегда заряжены бодростью и весельем. Глядишь, иного судьба и так гнет, и этак ломает, а он все равно улыбается, песни поет. Сильный, стало быть, человек, красивый. Хотя бывает, конечно, кое-что и не так. — Он помолчал, подумал. — Скучные бывают люди, хотя и правильно все у них, и герои они вроде бы по заслуге… Да вот хотя бы взять нашего Карнаухова. Вы ведь видали его?

Лейтенант живо представил себе солдата в распахнутой шинели, с забинтованной окровавленною марлей головой, как он небрежно, сердито ответил на заботливый, ласковый вопрос Егорова, и, представив все это и еще бледное лицо его, лейтенант почувствовал, как в нем поднимаются неприязнь и отчуждение к этому солдату.

7

Тишину вновь нарушили поспешные, суетливые разрывы мин. Мины часто и густо рвались на мостовой и тротуаре возле дома, стукались, взрываясь, о его стены, не причиняя, однако, гарнизону "уголка" особого беспокойства. Осколки пролетали мимо окон, иные с визгом, иные фырча, словно примус. Опять во всех комнатах кисло запахло толом и пороховой гарью.

Потом фашисты предприняли новую попытку прорваться от костела к "уголку" и по правую его сторону, где их дальше середины площади не пустили автоматчики, и по левую сторону, где Зайцев мастерски ошпарил их потоком горячих пулеметных пуль. Отстрелявшись, он сказал:

— Графиня, вы не за то схватились, вскричал граф.

Потом лейтенант услышал, как он спросил у своего напарника, охотника Жигунова:

— Молился ли ты нынче, Дездемон, а?

— Молился, молился, — благодушно ответствовал Жигунов.

В этот раз по фашистам палил из автомата сам лейтенант. Когда возобновился минометный обстрел, он приготовился было отдавать команды, но, как и в первый раз, никаких команд его не потребовалось. Все опять происходило само по себе как по маслу без его командирского вмешательства, Каждый, словно отрепетировав, знал свое место, свои обязанности, даже связной Скляренко, по недоразумению застрявший здесь, и каждый исполнял эти обязанности добросовестно, исправно и без суеты. Как раз когда надо, застрочили из автоматов Егоров о Авдеевым, к ним присоединился Скляренко, несколько раз во время стрельбы досадливо поправлявший сползавшую на лоб каску, подоспел на подмогу и сам лейтенант, пристроившись по правую руку от Авдеева. Чуть позднее, по опять же как раз вовремя, ударил и зайцевский работяга "максим". Слышны были выстрелы и из кухоньки, где хозяйничали Карнаухов с Белоцерковским.

И все-таки совсем не так представлял свое участие в боевых операциях Василий Павлович Ревуцкий. Совсем не этому учили его. Если действовать по правилам военной науки, соответственно уставам и наставлениям, то он по прибытии в подразделение, тщательно ознакомившись с личным составом и обстановкой, должен был прежде всего все взять в свои руки, правильно расставить и распределить силы, принять решение, поставить перед каждым бойцом его четкую задачу, а потом руководить боем, подавая те или иные необходимые команды и сигналы.