От Ренессанса до Барокко

Ах, этот полный тайн, удивительный, почти волшебный 1625 год! Всего двенадцать месяцев… Но сколько картин, портретов, эскизов сотворил мастер! Их не счесть. Уму непостижимо создание «Поклонения волхвов». Четыре с половиной метра высота полотна – шесть дней работы. Бородатые мудрецы. Ослепительные мавры. Бык. Верблюды. Ажурная колонна. Богоматерь с младенцем. Феерическая кипень. Пожалуй, лишь яростный Тинторетто был способен на такой подвиг. Рубенс оставил в Париже законченный портрет Марии Медичи, величественный, державный. Он пишет супругу Изабеллу Брандт, не зная, что лишь год отделяет любимую от кончины. Создает портрет (о гримасы судьбы!) Сусанны Фоурмен, сестры будущей его второй жены.

Елене в ту пору было всего одиннадцать лет.

Живописец неустанно трудится над грандиозным циклом, посвященным властвованию Марии. И тут же начинает компоновать картоны для гобеленов «Триумф евхаристии». Как будто мимоходом творит шедевр «Портрет сыновей». И, наконец, сперва тщательно рисует, потом пишет маслом еще одну жемчужину мирового искусства – «Портрет камеристки инфанты Изабеллы».

Тициан Вечеллио. Венера с зеркалом. 1555. Национальная галерея искусств, Вашингтон

Рисунок и живопись. Два шедевра. Два глубочайших исследования души человека, сотворенного рукою, нет, сердцем художника. Мастер будто вложил всего себя в эту маленькую картину.

1625 год… Когда читаешь страницы биографии Рубенса этой поры, невольно вспоминаешь романы Дюма, увлекательные, пестрые. Те же коллизии, те же имена. Мария Медичи. Анна Австрийская. Людовик XIII. Кардинал Ришелье. Герцог Бекингемский. Франция. Англия. Испания. Зловещие заговоры. Дворцовые жгучие тайны. Государственные секреты в маленьких надушенных конвертах. Да, это история. И это Рубенс.

Много пищи для раздумий дают строки биографий великих мастеров. Сколько энергии и труда необходимо вложить в тот промежуток времени, который судьба отводит художнику для творчества, чтобы все слагаемые таланта сошлись в одном усилии, одном порыве, в том невероятном касании человека и времени, что высекает молнию, свет которой будет вечно озарять род человеческий.

Чем больше проникаешь в пучину судьбы Рубенса, тем все яснее и яснее становится величие труда этого гения. Ведь бремя работы, которое тащил он один, можно разделить на добрые два-три десятка иных людей – столько было сотворено, задумано, окончено его руками в этом 1625 году.

«Мой талант таков, что как бы огромна ни была работа по количеству и качеству сюжетов, она еще ни разу не превзошла моих сил», – гордо, открыто заявлял о своих силах Рубенс. И он имел на это полное право.

Одно непостижимо: как мог Рубенс, опутанный цепями дипломатических обязанностей, одновременно нести тяжкие вериги служения истинному искусству?

Это чудо!

Каков он внешне, этот загадочный Рубенс? Взглянем на его «Автопортрет», написанный в 1623–1624 годах. Из-за частых разъездов, видно, не хватало времени его окончить…

Весьма импозантен этот зрелых лет мужчина. Широкая шляпа элегантно заломлена. Великолепно ухожены закрученные усы. Выхолена борода. Но главное в этом полотне не усы, не борода, не шляпа, не белоснежный воротник, эффектно оттеняющий тон лица. Главное – глаза, пристальные, остро внимательные, может, даже недоверчивые. Слишком много предательств видел он. Испытующе вглядывается в нас Рубенс. Не раз глядел в глаза королей, герцогов, кардиналов и научился скрывать свои мысли. Ведь он дипломат. Мы вмиг представляем себе Рубенса послом, наделенным особо секретной миссией, исполняющим весьма деликатные поручения светлейшей инфанты. Однако всмотритесь: чувственные губы, крупный нос, мясистая мочка уха – все говорит о характере эпикурейца. Питер Пауль – жизнелюб. Словно выступающее из тьмы бледное лицо его рассказывает нам о человеке очень непростой судьбы.

Но пройдем путь длиною в двенадцать месяцев.

В один из самых обыкновенный дней 1625 года Рубенс вдруг спускается с небес своих грандиозных полотен, населенных богами, героями, королями и королевами, и рисует карандашом маленькую камеристку.

Это вовсе не его любимый тип женщины. В его холстах обычно царствуют крупные, пышнотелые, полные избытка жизненных сил героини. На рисунке совсем юная придворная. Почти подросток. Этот хрупкий цветок возрос в душных покоях дворца, где самим воздухом служили фальшь, интрига, условность. И все же жизнь есть жизнь, и, невзирая на эту искусственную атмосферу двора, а может, именно вопреки ей, в чертах лица камеристки, в заостренных скулах, в упрямом подбородке шалуна подростка озорная, ребячья угловатость. Забегая вперед, должен сказать, что эти черты плутоватого бесенка исчезнут в живописном варианте портрета.